Очевидно, сражение в пустыне складывалось не в нашу пользу.

Вину за это шофер возлагал на плохое руководство, иллюстрируя свою точку зрения показом сцен последних боев. В результате я оказался зажатым с обеих сторон жуткими голографическими образами. Страшные картины разрушений, причиненных взрывами бомб и снарядов, сменялись жаркими рукопашными схватками, в которых солдаты резали друг друга лучами лазеров и расчленяли холодным оружием под бодрые комментарии какого-то оптимиста.

За многие годы Альберт научился кое-чему у Клары и знал, что общее мнение досужих зрителей ничего не стоит. Хозяин такси имел лицензию на 11 желтых и черных-в-клетку двойников, каждый из которых, вероятно, веселил загнанных в угол пассажиров такими вот разглагольствованиями. Тем не менее ему удавалось сохранять достаточно высокий индекс положительных отзывов и не сокращать свой автопарк. За счет чего?

Ответ — за счет скорости. В этом ему не откажешь. Когда мы приехали, я испытал огромную радость оттого, что все закончилось благополучно. Я расплатился и поспешил затеряться в бетонном лабиринте Фейрфакс-парка.

Большой Альберт не любит этого места. Никакой зелени. Слишком много бетонных трапов. Спиральных лестниц, торчащих глыб. Они появились тогда, когда реальные дети все свободное время отдавали катанию на скейтбордах, скутерах, спортивных велосипедах, рискуя сломать шею ради ни с чем не сравнимого удовольствия. Потом детей увлекли другие забавы, а лабиринт с его железобетонными стенами и башнями опустел, как поле давних битв, но остался, потому что сносить его было слишком дорого.

Пэлли здесь нравится. Развалины представляют собой нечто вроде клетки Фарадея, блокируя радиосигналы, сбивая с толку насекомых-шпионов и жуков-слухачей, а нагретые бетонные поверхности слепят визуальные и инфракрасные сенсоры. Иногда на него наваливаются приступы ностальгии, и тогда он раскатывает по отполированным временем древним склонам на своем новейшем кресле-каталке, перепрыгивая через бортики, проносясь по желобам, выделывая головокружительные трюки, а катетеры и трубки вьются вокруг Пэла, словно боевые знамена. Есть развлечения, которые можно испытать только во плоти. Пусть даже от этой плоти мало что осталось.

Альберт мирится с причудами Пэла, наверное, потому что чувствует себя виноватым. Возможно, он считает, что в ту ночь ему следовало удержать друга от опасной прогулки, закончившейся для Пэла столь плачевно: он попал в засаду, претерпел жуткие пытки и только чудом остался жив. Но как можно удержать наемника, для которого жизнь без опасности так же немыслима, как для наркомана жизнь без наркотика? Как можно удержать того, кто сам вошел в устроенную для него западню? Как остановить безумца, напрашивающегося на то, чтобы ему отстрелили яйца? Черт, любой из глиняных двойников Альберта осторожнее, чем реальный Пэл.

Я нашел его в тени «Мамочкиного страха», самого большого трамплина для сорвиголов-скутеристов. Лично меня тошнит от одного взгляда на этот крутой спуск, обрывающийся на высоте пяти метров. Пэл был не один. Компанию ему составляли двое мужчин. Реальных. Стоя по обе стороны от биотронного кресла Пэла, они настороженно поглядывали друг на друга.

Мне стало немного не по себе, и тревожное ощущение только усилилось, когда один из двоих, блондин, посмотрел на меня так, словно меня не было. Другой же дружелюбно улыбнулся. Высокий и немного суховатый, он показался мне знакомым.

— Эй, Зеленый, где твоя душа? — воскликнул вместо приветствия Пэл, поднимая могучий кулак.

Я ответил точным ударом.

— Там же, где и твои ноги. Однако ж мы оба кое-как ползаем.

— Точно. Ну, как тебе мое послание, а? Ловко придумано?

— Немного в стиле кибер-ретро, не думаешь? Масса усилий только для того, чтобы позвать. И эта твоя мошка ужалила меня в глаз. Чертовски больно.

— Извини, — беззаботно, сказал он. — Я слышал, ты сорвался с цепи. Да?

— Вроде того. Зачем Альберту Альберт, который вовсе не Альберт?

— Хорошо сказано. Поверить не могу, что у нашего рассудительного Морриса получился Франки. Впрочем, среди моих друзей есть мутанты. Реальные и дитто.

— Признак настоящего извращенца. Ты не знаешь, Альберт не собирается отречься от меня?

— Нет. Слишком мягок. Но он установил лимит на кредит. Ты можешь потратить не более двух сотен.

— Так много? Я даже не прибрался в сортире. Он злился?

— Не могу сказать. Не отвечает. Похоже, у него хватает проблем. Пропали оба Серых.

— Ух ты. Я слышал о первом, но… черт. Номер два взял скутер. Хороший был скутер. — Я задумался. Теперь понятно, почему мое дезертирство не вызвало большого шума. — Исчезли два Серых. Ха. Совпадение? Или?..

Пэлли почесал шрам, идущий от растрепанных черных волос до заросшего подбородка.

— Не думаю. Поэтому я и послал осу. Блондин хмыкнул.

— Может, хватит болтать, а? Спроси этого, помнит ли он нас?

Этого? Я посмотрел парню в глаза, но он отвел взгляд.

Пэл усмехнулся:

— Это мистер Джеймс Гадарин. Думает, что ты его знаешь. Знаешь?

Я внимательно посмотрел на блондина:

— Не припоминаю, сэр.

Добавить немного официальности совсем не лишнее.

Оба незнакомца хмыкнули, словно именно такого ответа и ожидали. Я поспешил объяснить:

— Конечно, давать гарантию я бы не стал. У Альберта плохая память на лица. Не помнит даже тех, с кем учился в колледже. Все зависит от того, как давно мы встречались. К тому же я Фран…

— Мы встречались менее двадцати часов назад, — оборвал меня Гадарин, по-прежнему избегая визуального контакта. — Вчера поздно вечером один из ваших Серых позвонил мне в дверь. Помахал удостоверением частного детектива и потребовал срочной встречи. Шумел так, что даже разбудил моих соседей. Я согласился — весьма неохотно — встретиться с ним наедине. Но когда мы остались вдвоем, этот наглец только расхаживал по комнате и нес какую-то чушь, что-то невразумительное. Потом пришел мой ассистент, находившийся в соседней комнате, и сообщил, что у этого Серого с собой статический генератор. Понимаете? На моем рекордере остались только помехи.

— Значит, записи встречи у вас нет?

— Бесполезные обрывки. Мне это надоело, и я выставил негодяя за дверь.

— Я… нет, ничего подобного не помню. Значит, не помнит и реальный Альберт Моррис. По крайней мере не помнил в десять утра сегодня. Все наши дитто на учете, за последний месяц никто не пропал. Все добрались в наилучшем состоянии. — Я моргнул, вспомнив недавнее путешествие по дну реки. — Черт, я даже не знаю, кто вы такой.

— Мистер Гадарин возглавляет организацию «Защитники жизни», — пояснил Пэлли.

Теперь мне стала понятна враждебность Гадарина. Его единомышленники яростно выступают против технологии копирования людей по чисто моральным причинам. Такая позиция требует огромного упорства и твердости в наши дни, когда реальные люди живут в окружении бесчисленных двойников, глиняных существ, обслуживающих интересы меньшинства. Если один из двойников Альберта действительно вел себя подобным образом, то это акт крайней грубости или намеренная провокация.

Судя по недовольному выражению лица, Гадарин питал ко мне особенно неприязненные чувства. Я был для него Франки, заявившим о своей независимости. Свободной, имеющей собственную мотивацию формой жизни, но при этом оставался псевдосуществом. Почти бесправным и не имеющим практически никаких перспектив. Других дитто можно рассматривать по крайней мере как некое дополнение или приложение к реальным людям. Я же являл собой прямой вызов божественной власти, Бездушная конструкция, посмевшая заявить: «Я есть».

Готов поспорить, что его дружки никогда не дают пожертвований в пользу церкви Преходящих.

— То же случилось и с нами сегодня утром, — сказал второй парень. Высокий и чем-то смутно знакомый.

— По-моему, я вас знаю, — задумчиво сказал я. — Да… Зеленый, пикетировавший Мунлайт-Бич. У него было ваше лицо.