– Я так и думал. Уж больно все гладко: слишком много улик и слишком слабая собственная версия. Догадываешься, кто стоит за этим?

Крэг пожал плечами:

– У меня есть враги. Но я выясню.

– Нет! – резко возразил Олливер. – Если ты согласишься на мое предложение, тебе придется отложить сведение личных счетов, пока не выполнишь мое поручение. Согласен?

Крэг неохотно кивнул:

– Согласен. Что я должен сделать?

– Сейчас не время и не место обсуждать это. Раз уже ты заранее согласился, мы поговорим о деле, когда ты будешь на свободе. В двух словах всего не объяснить.

– А если я решу, что это слишком опасно, и откажусь?

– Не думаю. Это – трудное дело, но я уверен, что за миллион долларов ты за него возьмешься. Кроме того, ты сможешь получить куда больше, чем просто деньги. Я рискну в надежде, что мы договоримся. Но сначала обсудим побег.

– Побег? Вы не може… – он осекся на полуслове, поняв, что хотел задать дурацкий вопрос.

– Конечно, побег. Тебя признали виновным в тяжком преступлении на основании неопровержимых улик. Если я отпущу тебя или вынесу легкий приговор, меня тут же обвинят в попустительстве и предвзятости. У меня тоже есть враги, Крэг. Они есть у всех, кто занимается политикой.

– Ладно. Как вы можете помочь мне бежать?

– Твой побег сейчас готовится. Как только все приготовления будут закончены, тебя известят, что надо делать.

– Каким образом?

– Через динамик в твоей камере. Мо… у моего друга есть доступ к системе внутренней тюремной связи. Должен сказать, однако, что мы не можем гарантировать стопроцентные шансы на успех. Мы сделаем все от нас зависящее, а об остальном ты должен позаботиться сам.

Крэг улыбнулся.

– И если мне не удастся выбраться оттуда, значит, я – не тот человек, который вам нужен. Таким образом, вы ничего не теряете, если меня подстрелят при попытке к бегству. Ладно, пусть будет так. Какой приговор вы собираетесь мне вынести?

– Будет лучше, если я объявлю, что беру отсрочку на двадцать четыре часа. Если я вынесу приговор прямо сейчас – неважно какой: Каллисто или психокоррекция – то подготовка к приведению его в исполнение начнется немедленно. Я не знаю, сколько времени она займет, но лучше иметь сутки в запасе. Поэтому я беру отсрочку.

– Хорошо. Что я должен делать после побега?

– Приходи ко мне домой. Линден, семь-девятнадцать. Никаких телефонных звонков – мой телефон наверняка прослушивается.

– Дом охраняется? – Крэг знал, что дома большинства политических деятелей были под круглосуточной охраной.

– Да, и я не собираюсь предупреждать охранников, чтобы тебя пропустили. Они – члены моей партии, но довериться им в этом я не могу. Как пройти сквозь охрану – твоя проблема. Если ты не сможешь этого сделать без моей помощи, значит, ты не тот, за кого я тебя принимал, и не тот, кто мне нужен. Но постарайся их не убивать без крайней на то необходимости. Я не люблю насилия. – Он нахмурился. – Я не люблю насилия, даже если оно вынужденное и во имя благородной цели.

Крэг рассмеялся:

– Постараюсь не убивать ваших охранников даже во имя благородной цели.

Олливер покраснел:

– Цель в самом деле благородная, Крэг… – он обернулся и взглянул на часы, висевшие на стене. – Хорошо, у нас ещё есть немного времени. Я часто разговариваю с подсудимыми по полчаса и даже больше до вынесения приговора.

– В прошлый раз вы долго беседовали со мной, прежде чем освободить, раз уж меня оправдали.

– Ты этого заслужил. Ты был виновен тогда. Но я должен рассказать тебе, для чего все это затевается, и смеяться здесь не над чем. Я хочу основать новую политическую партию, Крэг, которая вытащит наш мир, всю Солнечную систему из того болота, в котором они завязли.

Я хочу положить конец взяточничеству и коррупции и вернуть мир к старомодной демократии. Это будет партия нового типа, которая выведет нас из тупика. Если взглянуть правде в глаза, то обе ведущие партии, хотя я и являюсь членом одной из них – партии нелепых крайностей. Союзная партия имеет коммунистические истоки, а Синдикалистская – фашистские. В противостоянии между ними мы потеряли то, что когда-то имели – демократию.

– Я понимаю, о чем вы говорите, – сказал Крэг, – и, может, даже в чем-то согласен. Но Союзная и Синдикалистская партии сделали демократию бранным словом и превратили её в посмешище. Чем вы собираетесь привлечь сторонников?

Олливер улыбнулся:

– Конечно, мы не настолько наивны. Дискредитировано само «слово», а не понятие. Мы назовем себя Кооперационистами и заявим о себе как сторонниках компромиссного курса, который примирит две существующие крайности. Не меньше половины членов обеих партий, искренне желающих иметь честное правительство, присоединятся к нам. Да, сейчас мы действуем тайно, но перед выборами мы выйдем из подполья – ты сам в этом убедишься. Что ж, на сегодня, пожалуй, достаточно. Итак, мы обо всем договорились?

Крэг кивнул.

– Хорошо, – Олливер нажал на кнопку на столе, и вошли охранники. Покидая с ними зал, Крэг слышал, как включилась записывающая аппаратура, и голос Олливера, объявлявшего, что для принятия окончательного решения берет отсрочку в двадцать четыре часа.

Очутившись в камере, Крэг задумался. Он старался представить себе, в чем заключался план побега. Предусматривал ли этот план, дававший ему шанс, смену одежды? Он посмотрел на себя. Серая рубашка может сойти, если расстегнуть ворот и закатать рукава. Но серые брюки буквально кричали о тюрьме. Ему придется воспользоваться брюками охранника, даже если они будут не совсем впору, и при первой возможности переодеться в шорты. Почти все жители Альбукерка летом носили шорты.

Он расстегнул воротник и, закатав рукава, подошел к металлическому зеркалу, вмонтированному в стену над раковиной. Да, его вид до пояса вполне сойдет. Даже короткая тюремная стрижка не будет бросаться в глаза – летом многие стриглись коротко.

Что касается лица, то здесь проблем не было. У него было самое обычное лицо, на котором не было никаких признаков порока или преступных наклонностей – такое лицо ничем не выделялось в толпе и с трудом запоминалось. За это лицо он щедро заплатил тому же хирургу в Рио, который усовершенствовал его протез. Лицо, которое у него было раньше, стало слишком хорошо известным в преступном мире, а это было куда опаснее, чем полиции.

Его тело тоже производило обманчивое впечатление. Самое обычное телосложение скрывало силу и выносливость акробата, и он отлично владел всеми разрешенными и запрещенными приемами рукопашного боя. Крэг мог легко справиться с обычным противником одной правой рукой и часто так и делал при свидетелях на спор, когда не хотел выдавать секрет своей левой руки. Это был его козырной туз, припрятанный на крайний случай. Он пользовался им, если по-другому уже было нельзя.

Шагая по камере, он остановился у окна. До свободы его отделяло тридцать этажей. Но тюрьмой были только три верхних этажа. Если ему удастся добраться до двадцать седьмого этажа, он может спуститься вниз на лифте и оказаться в относительной безопасности.

Но каковы были его шансы пройти эти три этажа? Он решил, что больше половины, если Олливер ему поможет. В противном случае – тысяча против одного: именно к такому неутешительному выводу он пришел накануне суда.

Олливер! В конце концов он оказался ничем не лучше других политиков. Помогает преступнику бежать, чтобы этот преступник что-то украл для него. А может, он действительно сказал Крэгу правду? И действует из альтруистских побуждений? Крэг пожал плечами: все это было неважно.

Но Олливер в самом деле удивил его. Интересно, как он выглядел, когда судья вместо приговора улыбнулся и предложил ему свободу и миллион долларов.

Крэг ухмыльнулся и неожиданно рассмеялся вслух.

– Неужели это правда так смешно, Крэг? – спросил насмешливый женский голос.

Он быстро взглянул на решетку в потолке. Голос продолжал:

– Да-да, сейчас связь двусторонняя – вы можете отвечать. Об этом мало кто знает, но с камерами везде установлена двусторонняя связь. Иногда, к примеру, полиция хочет знать, о чем адвокат беседует с подследственным. Полиция тоже не брезгует грязными приемами, но вам, наверное, это известно и без меня?