Я воздерживаюсь от перечисления ряда случаев, когда Браудо оказал неоценимые услуги освободительному движению и положению многих категорий угнетаемых лиц. Но я не могу воздержаться от того, чтобы не упомянуть особо его работу во время великой войны. Искренний русский патриот, он не был дефетистом.
Но его человеческое чувство глубоко возмущалось теми актами неслыханного насилия над миллионами мирных жителей, имевших несчастье очутиться под властью главного командования в военной зоне и в близком тылу. То, что творило главное командование с еврейским населением, во многих районах сплошь поднятым с мест и загнанным в скотские поезда, блуждавшие по всей западной России, не поддается описанию. И Браудо вместе с другими еврейскими деятелями изыскивали способы смягчения разразившегося несчастья истребления тысяч стариков и детей, лишенных крова и хлеба. Единственный способ борьбы против этого неслыханного варварства, - против которого, впрочем, возражало и центральное правительство, не сумевшее {31} ограничить произвол главного военного командования под водительством Янушкевича, начальника Штаба Верховного командующего, - было осведомление союзников о создавшемся в России в тылу армии настроении, гибельном для успеха оружия союзников. И только благодаря Браудо в европейскую печать - английскую и отчасти французскую - проникали сообщения, касавшаяся этого бесчеловечного обращения с еврейским населением Западного Края.
Октябрьский переворот 1917 года тяжело отразился на психике этого истинного демократа и доброго человека. Бессудные казни и террор тяжко отозвались на его чуткой душе. Но он превозмог себя и остался в России, продолжая свою работу в Публичной Библиотеке, переименованной в Национальную. Но свойства натуры Браудо имели влияние и на большевистские круги. Положение Браудо осталось неизменным. Он был последние годы своей жизни далек от политики. Советское правительство доверило ему заграницей миссию, связанную с его службой в Библиотеке, и тогда, к безграничному удовольствию всех его друзей, он очутился в нашей среде в Париже и Лондоне. Но недолго мы имели счастье иметь его среди нас. Неожиданная кончина его в Лондоне в кругу дружеской ему семьи прервала связь его с нами. Но его образ жив в сердцах всех его знавших...
А все его знавшие были его друзьями, и память о нем не изгладится в их душах.
Г. Слиозберг.
{33}
ЧЕЛОВЕК ТОГО ВРЕМЕНИ
(Памяти А. И. Браудо)
(Ек. Кускова)
I.
А время это было замечательное... Напряженной, полной духовных интересов жизнью жила вся русская интеллигенция. Теперь люди, обожженные огнем революции, говорят: настоящих духовных интересов у интеллигенции не было, - все было политизировано, и вся "духовность" ограничивалась политикой. Это - неправда. Напротив, именно сейчас политика окрашивает все области духовной жизни и даже те, в которых ей, казалось бы, не должно быть места. Но в те времена, - такие теперь далекие! - люди были богаче и многостороннее: работа велась в самых различных областях науки и культуры, независимо от политики или в соседстве с ней, без подчинения и без смешения дисциплин.
Вот встает в памяти - как живой - образ человека того времени: А. И. Браудо. Прекрасный специалист в библиотечном деле и в то же время политик, тонко разбирающийся и в сложной обстановке, и в людях, делающих политику. Узкий специалист, педант в своем деле, и в то же время человек широкого кругозора и действенной энергии в делах общественных. В те времена такое сочетание встречалось часто: предреволюционная эпоха втягивала людей в общественное движение задолго до революции.
Первый раз я встретила покойного Ал. Ис. в квартире больших друзей нашей семьи Эм. Вен. и Вас. Як. Яковлевых-Богучарских. Это было в 1902 г., в Петербурге, где строился в то время "Союз Освобождения". В. Я. Богучарский, - {34} публицист и историк русского общественного движения, был душою новой организации, и в его маленькой квартирке на Песках можно было встретить людей самых различных слоев тогдашнего общества, - от князей Долгоруковых до подпольного социал-демократа или эс-эра. Престранное это было время... Над людьми веяло что-то сверхличное, особой связью связывавшее их личные отношения. Быстро завязывались знакомства, и столь же быстро люди понимали, зачем они нужны друг другу.
Собирались обыкновенно часов в шесть вечера; многие забегали "на минутку". Квартира была не только центром организации и пропаганды целей движения, но и центром информационным. В один из таких вечеров пришел невысокий человек с большой головой, с большим лбом и удивительными "хрустальными" глазами. В руках его был кожаный портфель. При дальнейших наших с ним частых встречах этот портфель всегда присутствовал. Мы смеялись: портфель был полон сокровищ, неоценимых для движения. В этот портфель каким-то чудесным образом попадали и последние нелегальные журналы, и листки, и записи важнейших событий дня: Ал. Ис. был в курсе всех деталей правительственной политики и общественных настроений. И когда затем стал крепнуть "Союз Освобождения", человек с "хрустальными" глазами, с умом критическим и в то же время хорошо угадывающим все возможности для положительных действий, - стал незаменимым элементом движения. Мы стали видеться часто, и на собраниях, и в узком кругу друзей. Помимо делового значения, эти встречи всегда оставляли в душе ощущение какой-то особой человеческой простоты, прямоты и ласковости. С Ал. Ис. нельзя было хитрить или дипломатничать людям, к этому склонным. Посмотрит бывало на такого "хитреца", и, улыбаясь, отведет ненужный штрих:
- Вам дали неверную информацию: дело, ведь, обстоит вот как... Любили мы также его шутки: всегда легкие, остроумные, никого не обижающие, но метко схватывающие действительно смешное. А смешного в русском общественном движении было не мало: движение молодое, без долгой практики, без особой общественной воспитанности...
В этих шутках он {35} соревновался с покойным Л. И. Лутугиным, - также деятельным участником "Союза Освобождения". Шутки обоих остроумцев ходили по городу и часто прилипали к человеку, ими задетому, надолго. Появилась, например, на кафедре Тенишевского училища изящная, прекрасно одетая А. М. Коллонтай с горячей речью:
- Мы, женщины-пролетарки...
И тотчас же Л. И. Лутугин, прищурившись, изречет:
- Эк, испортили ей классовое самосознание!..
А Ал. Ис. добавит:
- Живое опровержение теории Маркса... Кажется, дочь или жена генерала?
Иногда шутки его были грустны... Когда заходила речь о борьбе с антисемитизмом, он всегда говорил:
- Бороться надо... Но - поверьте - еврей всегда будет в ответе: если движение будет успешно, разные неудачники непременно скажут: "евреи захватили все в свои руки!" Если будет провал, - евреям не избежать погрома. Еврей - всегда в ответе при поисках виновного.
- Вы - пессимист, Александр Исаевич.
- Нет, я - еврей...
II.
К 1900 годам революционное движение рабочего класса и левой интеллигенции было уже в полном разгаре. Стачки, демонстрации, убийства представителей власти чередовались с какой-то нарастающей последовательностью. И только "середина", - скорее оппозиционные, чем революционные слои общества, - в пассивно-созерцательном состоянии стояли между этими двумя ожесточенными борцами: революционерами и правительством. Впрочем, состояние некоторых элементов этой середины было не вполне "созерцательным" : пассивные в своих собственных действиях, они были весьма активны в содействии самым крайним актам революции; террористы могли найти укрытие в весьма фешенебельных квартирах так называемой "буржуазии".
Спрятать нелегального, прокламации, или дать квартиру под ультра-тайное собрание - сколько угодно, в этом революционеры никогда не испытывали недостатка. Деньги? Пожалуйста, - сколько угодно. Только {36} убивайте людей, нам надоевших и мешающих "прогрессу" страны и нашим собственным устремлениям. Каковы были эти устремления, - понять иногда было трудно: неясность представлений о будущем у отдельных сочувственников революции доходила часто до размеров полного невежества в области политики. Конституция, - да, но какая? Левые с давних пор требовали республики и полной порции всех свобод, вплоть до собраний на открытом воздухе и непременно на рельсах полотна железной дороги, как шутили тогда над этой "бескрайной свободой". Середина не вникала в детали программы. Убить Плеве это хорошо, он чему-то "ихнему" мешает. А вот земля - крестьянам, как стояло в тех программах, которые они прятали, - ну, это мы еще посмотрим...
