Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— А как они узнали, что я с Ногаевым ушел искать следы «Норда»? Кто-то сболтнул на допросе? И что с шифрами связи?

— О твоем походе узнали по записям в вахтенном журнале. Шифры забрали из сейфа, но ключи к ним находятся в другом месте. Главная цель нападения это, конечно, коды и шифры ледовой разведки…

— Лишь бы сейчас не прилетел к нам гидросамолет, — озабоченно произнес Бухтияров.

— Не должен. Обычно дают заявку за сутки.

— Да, но молчание нашей радиостанции наверняка вызвало тревогу, так что самолет может прилететь неожиданно. Сядет и попадет прямо в лапы… Что придумать? Как предупредить?

— Экипаж Черевичного опытный, обстрелянный.

— Но как он поймет, что на станции немцы? — рассуждал Бухтияров. Лодки лежат на грунте, их не видно. Десант спрячется в домах. Нас запрут. Самолет покружит и обязательно сядет. Вот что. Надо войти в доверие к фрицам. Какую глупость я допустил, выведя из себя этого офицера! Бежать любой ценой, — вдруг вырвалось у Григория. — До охотничьего домика в бухте Воскресенского двадцать километров. Там я оставил Ногаева. У него карабин и запас продуктов дней на пятнадцать. Это я говорю к тому, если кому-либо из нас удастся вырваться отсюда. Дальше следовать на мыс Входной реки Пясина. Там радиостанция. Сразу сообщить на Диксон…

— Бежать? В нашем-то положении? Без одежды и оружия?

— План один. Вырваться на тот берег реки. Как? Обстановка подскажет. Сейчас главное-войти в доверие, исполнять их указания, а там выбрать момент…

— Ну а если все сорвется?

— Тогда шлепнут. Ибо вряд ли они возьмут нас пленными на лодку. Бежать кому-то одному — это легче…

В предбаннике послышался шум. Дверь резко распахнулась, и в проеме показался рыжий боцман с двумя матросами.

— Шнель нах хаузе! Шнель, шнель! — показал он тяжелым «люгером» на выход.

Бухтияров, а за ним и остальные вышли. Охрана ввела их в жилой дом и оставила, перед столом, за которым сидело трое офицеров. У стен стояли матросы с оружием в руках.

— Боцман Крузе, выдать одежду пленным и отвести обратно, — дал команду знакомый офицер. — А вы, господин Бухтияров, останьтесь.

Когда все вышли, ему предложили сесть. Григорий с достоинством поблагодарил.

— Садитесь, садитесь, господин Бухтияров. Как говорит русская пословица: «В ногах правды нет…» Мы решили вам и вашим друзьям сохранить жизнь, но при одном условии. Вы вызовете самолет и уберетесь отсюда вместе с ним.

«Что он, принимает меня за идиота? — подумал Григорий. — Ну ладно, пусть пока будет по-твоему». И тут же сказал:

— А зачем нам убираться? Это наше жилье и место работы.

— Станция — это военный объект. Наблюдательный пункт подлежит уничтожению. Продукты заберем на лодки как трофеи. Теперь вы понимаете, что здесь вы остаться не можете. Погибнете от голода и холода.

— Как же я могу вызвать самолет? На собаках отправиться за ним на Диксон, так прикажете?

— Не играйте в наивность. Дело идет о радиосвязи. Уговорите Поблодзинского связаться с Диксоном и вызвать самолет, скажем, для отправки тяжело заболевшего метеоролога.

— Но радиостанция в ваших руках. Почему вам не связаться самим?

— Разве вам надо объяснять, что такое почерк радиста?

— Хорошо. Я попробую, — отчужденно ответил Григорий.

Бухтияров направился к выходу. Два автоматчика двинулись за ним, но офицер что-то крикнул, и те вернулись.

«Так, кажется, клюнуло. Отпустили без охраны. Проверяют. Да разве сейчас побежишь? Отсюда же все пространство простреливается». Григорий заметил, что у дверей бани охраны нет.

Его появление товарищи встретили мрачно.

— Чего умолкли? — со злым укором проговорил он. — Мне, думаете, легко играть эту роль? Все получилось, как условились. Теперь очередь за тобой, начальник. Зовут на связь с Диксоном для вызова самолета, якобы за больным метеорологом. Думай, как передать, что здесь немцы. Умри, но сделай. Другого пути нет.

Поблодзинский горько вздохнул.

— Но как ты сумеешь незаметно передать, что на зимовке фашисты? спросил Бухтияров. — Ведь такого условного сигнала у нас не предусмотрено.

— Вначале стандартный текст сводки погоды, потом запрос на прилет самолета и где-то между этими словами незаметно передам сигнал бедствия SOS. Зная, что станция не выходила в эфир уже два срока, поймут, что у нас ЧП.

— Все могут подумать, кроме того, что у нас эти чертовы гости, десант. А нельзя ли тебе в тексте передать слово, скажем, «оккупированы» или что-нибудь в этом роде?

— Нет. Офицер, который нас допрашивай, — радист. Он отлично знает русский язык.

— Ладно, пошли. Хорошо, хоть сняли охрану, но, наверное, следят из всех дыр…

У входа в жилой дом их остановил часовой. Свистком вызвал боцмана, — и тот ввел двоих в помещение. Офицеры обедали. На столе кают-компании, заставленном тарелками с кусками жареной оленины, малосольными омулями и ломтями розовой нельмы, стояли полупустые пузатые бутылки с яркими этикетками чужих стран.

Штурмбаннфюрер вытер полотенцем лоснящиеся от жира губы и руки, сказал:

— Герр Поблодзинский, господин каюр, прошу к столу радиостанции… Он остановил свой взгляд на Бухтиярове.

— Поблодзинский согласен на вызов самолета, — ответил Григорий.

— Пусть скажет сам господин, Поблодзинский, — сухо заметил офицер.

— Да… — неуверенно ответил Поблодзинский.

— Ну и отлично. Мы вас отпускаем, весь мир узнает о нашей гуманности. Текст передачи составлен. Предупреждаю, моя рука лежит на рубильнике передатчика. Если сделаете попытку передать прямо или косвенно, что на мысе Стерлегова немецкий десант, рацию выключаю, а вам тут же пуля, — ледяным голосом разъяснил офицер.

— Все ясно. Через пять минут по расписанию срок связи с Диксоном. Вначале передаю фактическую погоду, потом вызов самолета, — настраивая рацию и уверенно садясь за радиостол, говорил Поблодзинский.

Офицер, настороженно наблюдавший за ним, спросил:

— Сколько знаков вы даете в минуту?

— На обычном ключе Морзе — сто пятьдесят — сто шестьдесят, а у нас на морском — до трехсот.

— Этим темпом и работайте. — Немец протянул приготовленный текст и положил руку на рубильник.

— Господин офицер, — неожиданно вмешался Бухтияров, — знаете ли вы, что на самолете ледовой разведки подвешены бомбы и стоят тяжелые, спаренные пулеметы? Если лодки всплывут, сами понимаете, что может произойти.

Поблодзинский, встретившись со взглядом каюра, понял смысл его слов. Немец насторожился, что-то сказал находившимся в комнате офицерам, потом насмешливо ответил:

— Я понимаю ваше недоверие. Но как только будет получено согласие на вылет самолета, мы уйдем в море…

— Время, — вдруг тихо сказал Поблодзинский.

С трудно скрываемым волнением он положил руку на рукоятку ключа. Тонкий писк точек и тире, почти сливавшихся в один протяжный звук, полился из контрольного репродуктора. Глаза немца подозрительно забегали от текста к руке радиста. Привычно улавливая слова передаваемого текста из потока точек и тире морзянки, немец вдруг почувствовал, что, читая фразы, не успевает фиксировать некоторые отдельные буквы, в бешеном ритме уходящие в эфир. Он сделал движение, чтобы дернуть рукоятку рубильника, но тут же остановился. Прекратить передачу — значит вызвать лишнее подозрение Диксона и, конечно же, ядовитую улыбку этого чертова каюра, с независимым видом наблюдавшего за ним, словно умышленно отвлекая внимание на себя.

Передача заканчивалась. Дик-сон выдал квитанцию, подтверждающую прием радиограммы, и, как это бывает при нормальной связи, дал команду — ждать. Не снимая наушников, Поблодзинский молча повернулся к офицеру.

— Зер гут. Вы большой мастер. По стакану шнапса! — крикнул он боцману. Но тут низкая, басовитая дробь морзянки Диксона полилась из аппарата. Поблодзинский дал свои позывные, подстроился, и его карандаш заскользил по странице вахтенного журнала: «Диксон шторм зпт туман зпт мокрый снегопад тчк Ветер северо-восточный 25 метров секунду зпт порывы до сорока зпт сильное обледенение тчк Улучшением погоды самолет вылетает тчк Обеспечьте реке зпт морском разводье посадку тчк Учтите изменением ветра акваторию моря может затянуть льдом тчк Слушаю вас последние пять минут каждого часа тчк».

3
{"b":"47067","o":1}