Тогда он придумывает средство внести в спальню Джиневры сундук, и сам в него прячется. Ночью он отворяет сундук. "Он вышел потихоньку в комнату, где горела свеча. При свете ее он начал рассматривать обстановку комнаты, картины и все, что в ней было замечательного, и постарался запечатлеть все это в своей памяти. Потом он приблизился к кровати, и, убедившись, что Джиневра и ее ребенок, лежавший возле нее, спят крепким сном, обнажил молодую женщину и увидел, что нагая она столь же прекрасна, как и одетая; но он не нашел иной приметы, которую мог бы назвать ее мужу, кроме окруженной золотистыми волосами родинки под левой грудью. Затем он вынимает из ее сундука кошелек и ночное платье, несколько колец и поясов и все это укладывает в свой собственный сундук". Он спешит возвратиться в Париж, созывает купцов и утверждает, что выиграл заклад. Описание комнаты не производит на Бернабо сильного впечатления; он объявляет, что Амброджиоло мог разузнать об этом от подкупленной служанки. Но когда тот описывает ему родинку на груди жены, он чувствует, что ему словно вонзили в сердце кинжал. И вот он посылает к жене своего слугу с письмом, в котором просит ее выехать к нему навстречу в поместье миль за двадцать от Генуи, и в то же время дает приказание этому слуге дорогой убить ее. Джиневра с великой радостью встречает посланного с письмом; на следующее утро оба они садятся на коней и отправляются в указанное поместье. Слуга, которому жаль лишать жизни свою госпожу, решается пощадить ее, отдает ей камзол и плащ, оставляет ей ее деньги и помогает ей бежать; господину же своему дает ложный отчет о ее смерти и предъявляет как доказательство ее одежду. Джиневра в мужском костюме поступает в услужение к одному испанскому дворянину и вместе с ним отплывает в Александрию, куда его посылают, чтобы преподнести в подарок султану редких соколов. Здесь красивый юноша, т. е. Джиневра, привлекает султана и становится его любимцем. На базаре в Аккре она случайно сталкивается в венецианском отделе с Амброджиоло, выставившим на продажу свой товар и, в числе прочих предметов, украденные у нее кошелек и пояс. На ее вопрос, откуда у него эти вещи, он отвечает, что получил их от своей любовницы, синьоры Джиневры. Она уговаривает его приехать в Александрию, вызывает туда же своего мужа, приводит их обоих к султану, истина обнаруживается, и лжец уличен. Амброджиоло не отделывается здесь так легко, как Иахимо в пьесе, и не получает прощения. Он, лживо хваставший благоволением к нему женщины и этим навлекший на нее несчастье, подвергается со средневековой последовательностью каре, которую заслужил: "Тогда султан повелел отвести Амброджиоло на возвышенное место в городе, привязать его к столбу, лицом прямо к солнцу, обмазать его всего медом и не освобождать его, пока он сам не распадется на части. Среди несказанных мучений он не только был до смерти искусан мухами, осами и оводами, которыми кишит эта страна, но съеден ими до самых суставов. И таким образом, белые кости, скрепленные одними только жилами, долго еще не убирались и висели как предостерегающий пример".
Сами по себе оба эти рассказа - повествование о распрях между Римом и языческой Британией и история о клевете, взведенной на итальянскую даму, о грозившей ей смерти и ее спасении, - не имели, конечно, между собой ни малейшего соотношения. Шекспир связал их между собой, сделав Джиневру, которую он назвал Имодженой, дочерью короля Цимбелина от первого его брака; она является, следовательно, наследницей британской короны.
Теперь остается еще третья часть, обнимающая все, что касается Беллария, его изгнания, бегства с королевскими сыновьями, его уединенной жизни в лесу с этими молодыми людьми, появления среди них Имоджены и т. д. Все это - вольный вымысел Шекспира. И в этой части, целиком прибавленной им от себя, в противоположении или дополнении, в котором этот эпизод находится по отношению к тому, что поэт взял из источников, достаточно ясно указывается нам путь к настроениям и мыслям, наполнявшим его в то время, когда он задумал создать из этого сюжета свою драму.
Я представляю это себе таким образом: как пережитое и оставленное позади настроение, как свежее, хранившееся в нем впечатление, у него было сознание, что пребывание среди людей, особенно же среди людей в большом городе и при дворе, нестерпимо. Никогда до тех пор не чувствовал он с такой полнотой и таким возмущением, что значит, в сущности, придворная обстановка. При дворе преуспевают, при дворе царят глупость, грубость, слабохарактерность и лживость. Цимбелин глуп и слабохарактерен, Клотен глуп и груб, королева вероломна.
Здесь лучшие люди (Белларий и Постум) осуждаются на изгнание; здесь лучшая из женщин (Имоджена) терпит жестокую обиду. Здесь знатная отравительница занимает самое высокое место - сама королева приготовляет яд и требует яда от своего врача. При дворе развращенность достигает своего апогея, но и вообще в больших городах, в совместной жизни с многоразличными людьми даже лучшему человеку невозможно сохранить себя безупречным. Оружие, против вас употребляемое, ложь, клевета и хитрость, принуждают вас пользоваться всякими средствами, какие находятся в вашем распоряжении, для законной зашиты. Отсюда стремление уйти прочь из города, уйти в деревню, в уединение лесов, в идиллию!
Эта черта - постоянная, неизменная черта в душе Шекспира в эти годы. Тимон стремился прочь от людей для того, чтобы наполнить уединение своими проклятиями. Он хотел скрыться в пустынных местах. Но здесь Белларий живет с королевскими сыновьями в романтической глуши, совершенно так, как вскоре после того Пердита и Флоризель (в "Зимней сказке") являются, окруженные красотою сельского праздника жатвы, и как (в "Буре") Просперо со своей дочерью живет на прелестном необитаемом острове.
Когда Шекспир в более молодые годы давал место в своих грезах фантастической жизни в уединении лесов, он это делал (как это мы видим в комедии "Как вам угодно"), потому что ему доставляло удовольствие представлять себе обстановку, которая была бы достойна его Роза-линд и Целий, идеальными Арденнами, как тот Арден, где он жил в детстве вместе с природой, такими местностями, где люди не знали забот, неразлучных с деловою и трудовою жизнью, где юноши и молодые девушки проводили свои дни в блаженной праздности, в обществе друг друга, влюбленные или смешливые, грустные или веселые. Лес был здесь ничто иное, как самой природой учрежденная республика для преисполненной гения и любви, неисчерпаемо богатой на остроумные выходки молодежи, - избранной молодежи, какую он знал или, вернее, о какой мечтал и какую создал по своему собственному образу, чтобы иметь подходящее для себя общество. Воздух оглашался пением, вздохами и поцелуями, каламбурами и смехом. То был рай гениально-влюбленных, которого он искал и который рисовал себе в своих мечтах.
Совсем, совсем иначе представляет он себе сельское уединение теперь! Теперь это уединение для него приют - и только. Оно означает для него чистую атмосферу, очаг душевного здоровья, неприкосновенную обитель истинной невинности, пристанище для того, кто бежит от заразы лжи и фальши, свирепствующей при дворе и в городах. Там никто не ускользнет от этой заразы. Однако, заметьте это, Шекспир уже не взором Тимона смотрит теперь на распространенность неустойчивости и неправды. Он глядит теперь вниз с более свободно расположенных высот.
Конечно, никто не может сохранить свою жизнь совершенно чистой от неправды, от обмана и от нанесения вреда другим. Но неправда и обман не всегда бывает пороком, и даже вред, причиняемый другим людям, не непременно порок; он часто лишь необходимость, дозволенное оружие, право. В сущности, Шекспир всегда полагал, что нет безусловных запретов или безусловных обязанностей. Он не сомневался, например, в праве Гамлета умертвить короля, не сомневался даже в его праве заколоть Полония. Но до сих пор он все же не мог оборониться от подавляющего чувства негодования и отвращения, когда озирался кругом и повсюду видел, как беспрерывно нарушались самые простые законы морали. Теперь в душе его образовался как бы тесно сомкнутый круг мыслей относительно того, что смутно он чувствовал всегда, таких безусловных заповедей не существует; не от их соблюдения или несоблюдения зависит достоинство и значение поступка, не говоря уже о характере; вся суть в содержании, которым единичный человек в момент решения наполняет под собственной ответственностью форму этих предписаний закона.
