- Ну вот, братцы, мы и приехали! - объявил Кочемазов, подходя вместе с комиссаром отряда Канавцем к нашим саням.

Кочемазов был небольшого роста, худощавый, одетый в обычное гражданское пальто. Только шапка-кубанка да трофейный двенадцатикратный бинокль на груди говорили о том, что это - командир. Комиссар наш, Федор Ермолаевич - крупный, в буденновском шлеме, в длинной армейской шинели и толстых валенках казался по сравнению с командиром гранитной глыбой.

Когда все обступили командира и комиссара, Кочемазов стал отдавать распоряжения, как всегда быстро и энергично, короткими рублеными фразами:

- Начальнику штаба и командирам взводов! Немедленно выставить боевое охранение. Метров на двести. Во все стороны!.. Посты только парные. Менять их через каждый час. Разводить костры и курить запрещаю. Разговаривать только шепотом. Главная задача на данном этапе - не обнаружить себя. Вопросы есть?

- Нет, товарищ капитан, - ответили ему тихо.

К нему партизаны обращались только по званию, в то время как нашего комиссара Канавца все звали по имени-отчеству.

- Можете греться. Мороз градусов тридцать. Советую двигаться... добавил Кочемазов. И сам начал энергично разводить руки в стороны и скрещивать их на груди, будто делал физзарядку.

- А околевать на морозе нам с вами, друзья, никак нельзя! - подхватил Канавец. - Потому что комиссар Руднев лично доверил нашему отряду очень важную задачу!..

В чем именно заключалась эта задача, ни Кочемазов, ни Канавец пока не объясняли. Они только намеками давали понять, что дело предстоит трудное.

Самым тягостным для нас была неизвестность. А в то время в Конотопском отряде еще не было даже настоящей военной топокарты, имелась только единственная туристская карта Сумской области, взятая в одной из сельских школ. Карта находилась у Кочемазова или его начштаба, и мне не удалось на нее взглянуть до выхода в лес. Поэтому я и приблизительно не представлял, где же мы остановились.

Но вот ко мне быстро подошел начальник штаба отряда - плотный, круглолицый и чернобровый лейтенант Абрамов.

- Ну что, лейтенант, займемся охранением? - сказал он приглушенным баском.

Взяв отделение бойцов, мы двинулись, судя по положению Большой Медведицы, строго на восток. Пройдя метров двести, мы обнаружили яму, что-то вроде старого окопа, заметенного снегом. Не сговариваясь, решили: здесь надо оставить парный секрет.

Проинструктировав двух бойцов и назначив одного из них старшим, сообщили им пароль и вернулись к месту расположения отряда. Затем мы свернули вправо и пройдя на север около двухсот пятидесяти метров по просеке, оставили возле двух сосен второй секрет.

Только собрались уходить, как где-то впереди послышалась отдаленная, но интенсивная стрельба.

- Это фрицы со страху палят в темную ночь как в копейку, - заметил мой тезка, смешливый жизнерадостный командир отделения Соколовский. Фашистские гарнизоны любят по ночам стрелять... Для храбрости.

- Нет, дорогой, это не просто стрельба, а настоящий бой. Слышишь?.. Работает сразу, причем с двух сторон, около десятка пулеметов, вслушиваясь, пояснил Абрамов со знанием дела. - Пущены в ход даже минометы! По всему видать, идет серьезная потасовка. Неизвестно только, кто с кем дерется?

- И где? - вырвалось у меня.

- Вот именно... - подтвердил Абрамов. - Скорей всего, где-то около Шалыгино, километрах в шести отсюда.

- Может, это кто-то из наших, - сказал я, с тревогой подумав, не нужна ли им помощь.

- Возможно, - согласился начальник штаба. - Но не переживай: все равно помочь мы с тобой сейчас не сможем: у каждого - своя задача!.. Пошли. А вы тут, - напомнил он двум бойцам, - будьте повнимательнее. Смотрите в оба!

- Есть смотреть в оба! - повторил старший секрета.

...Отдаленный бой продолжался до самого утра. И хотя шел он все время в одном и том же месте и непосредственно нам не угрожал, все мы, вслушиваясь в треск пулеметов, разрывы мин и гранат, невольно думали: кто же там сражается?..

Наконец, когда уже стало светать, наш Федор Ермолаевич сказал, отвечая как бы всем сразу:

- Зачем зря ломать голову? Вот приедет связной из штаба соединения и скажет. Я думаю, там знають!.. - Он, как и Ковпак, часто переходил в разговоре на родной украинский язык.

- Ты прав, комиссар, - согласился с ним Кочемазов. - Ковпак и Руднев знают больше. Но я считаю, что со стороны Шалыгино одного парного секрета днем будет недостаточно. Там надо держать отделение с ручным пулеметом. И выдвинуть его километра на полтора, на самую опушку леса.

- Я согласен, товарищ капитан! - ответил лейтенант Абрамов. И тут же шепнул мне: - Ясно?.. Как только рассветет, сразу выставишь одно отделение.

- Есть, - ответил я.

Однако мысль о том, кто же вел тяжелый ночной бой где-то под Шалыгином, беспокоила нас даже и тогда, когда стрельба уже прекратилась.

Переживания наши были совершенно напрасны: как мы узнали днем, этот бой вели между собой два гитлеровских батальона, потерявшие ориентировку. Причем это взаимоуничтожение двух вражеских батальонов явилось следствием тонкого замысла ковпаковского командования.

Ковпак и Руднев никогда не забывали одну из главнейших партизанских заповедей, гласящую, что оборона всегда должна быть наступательной (то есть активной, внезапной и дерзкой). Они решили пойти на хитрость отвлечь часть сил противника, готовившегося к наступлению. С этой целью вечером 27 февраля из Веселого во всех направлениях были посланы небольшие группы партизан. Ведя разведку, они попутно разгромили фашистские комендатуры и полицейские участки в нескольких населенных пунктах, заставив таким образом генерала Блаумана срочно бросить часть сил на уничтожение таинственных "десантников".

Две такие группы - одной командовал лейтенант Войцехович, а другой партизан Павловский - возвращаясь ночью в Веселое после разгрома крупного полицейского гарнизона в селе Сварково, чуть не нарвались у деревни Чернево сразу на два батальона мадьяр. Один из этих батальонов следовал с запада, из города Глухова в Шалыгино, видимо, для усиления главных сил генерала Блаумана, а другой батальон двигался из Шалыгино. Вероятно, противник спешил на помощь тому полицейскому гарнизону, который наши партизаны уже уничтожили в Сварково.

Группы Павловского и Войцеховича, своевременно обнаружив противника, обстреляли походные заставы обоих вражеских батальонов, а сами скрытно отошли в Веселое. Фашисты же приняли в предрассветной темноте друг друга за партизан, так как только что слышали очереди советских автоматов. Завязав встречный бой, вели его до самого утра, пока не увидели, что обе стороны старательно лупят своих. Потери их были столь значительны, что на ковпаковцев эти два батальона уже наступать не могли...

Между тем мороз стал еще злее. К рассвету он так впивался своими жгучими иглами в носы, щеки, пальцы, что мы вынуждены были бегать, прыгать, всячески тормошить друг друга, словом, без устали двигаться. Пока что за эти несколько часов никто не обморозился. Все партизаны с благодарностью вспоминали жителей села, которые помогли многим из нас теплой одеждой.

Сам же я обошелся почти без помощи: хозяйка, у которой мы остановились, дала только старый шерстяной платок - его я разрезал на портянки. А сапоги были у меня еще крепкие, яловые. Шапка - тоже надежная, с отворачивающимся меховым околышем, прикрывающим уши и даже щеки. Хорошо, что пробираясь из окружения к линии фронта, я в декабре сорок первого года успел заскочить в свою деревню Митченки, на Черниговщине, и мать уговорила меня надеть теплые вещи старшего брата, Павла, тоже воевавшего сейчас где-то. Его черные, не однажды стиранные ватные брюки и овчинный полушубок, крытый темно-серой прочной бумажной тканью, называемой "чертовой кожей", сослужили мне бесценную службу. В этой одежде было тепло, будто старший брат грел меня своим большим сильным телом. Тогда же я сшил себе и овчинные рукавицы. Как все это теперь пригодилось!..