Часто, когда я и не намеревался идти в святую келью твою, незаметно, как бы влекомый кем – нибудь, я приходил к тебе, вставал перед лицом твоим, так что часто, когда ты спрашивал: «Зачем пришел?» – я не мог ничего ответить. Настолько от тебя зависело мое спасение! Кто не стремится к свету? Но благодарю Бога, ради Которого я отторгнут от тебя руками поправших закон Его и рожденных от подобных им. Да не вменит им Господь Бог мой этого во грех, но да приведет их к осознанию безрассудства, и пусть они окажутся безответными в этом. Тебя заключили, как мы слышали, в тесную хижину, но таким образом показали тебя жителем неба. Ведь они заключили под стражу сокровище исповедания Божия и не уразумели. Если бы видели они, могли бы познать из этого, что сделали тебя досточтимым среди людей, спасительным для мира и вожделенным для многих.

Ты принял бесчестие и оскорбления вместе со Христом, подвергся гонению, как блаженный. Рассеяли овец твоих, ибо поразили тебя, пастыря, как Христа. Хотя и дерзновенно сказать, но это Его слова: Если Меня гнали, будут гнать и вас (Ин.15:20), – и другие, которые последовали Ему, терпят одинаковые с Ним страдания. Если только с Ним страдаем, – говорит великий Павел, – то с Ним и прославимся (Рим.8:17). И это так.

Мне же, непотребному и недостойному, по святым молитвам твоим, праведный отец, Милосердный Господь даровал утешение быть вместе с тобой духом, ибо я постоянно как бы вижу тебя, беседую с тобой, принимаю благословение, пользуюсь твоим покровительством, даю и получаю сведения к утверждению исповедания, которое ты исповедал. Мне кажется, что я слышу слова, произносимые твоим внятным голосом: «Смиренный Феодор, мы поистине претерпеваем малое, тогда как Бог подает прекрасную надежду». Это для меня утешение и отрада.

Не бойся, отец, за меня, раба твоего, совершенно отверженного. Подлинно, я – отребье неба и земли и охладел более всякого человека. Однако дерзаю говорить, как имеющий добрую надежду, хотя и недостойно, глядя ввысь, укрепляемый твоим предстательством, не превозносясь тем, что я потерпел, но укоряя себя за то, что терпел не мужественно и не как следует, но мало и незначительно в сравнении с животворными страданиями святых. Ибо я читал о многих мученических подвигах, описанных в двенадцати книгах, так что сердце содрогалось, и не смею сказать, что я потерпел что – нибудь ради Христа.

А что вожделеннее, отец, – напоминаю, как раб, – страданий ради Него? Воззри, отец, ввысь; смотри на Господа, представляй лики Ангелов, воображай сонмы святых, созерцай сидящего на высоко превознесенном престоле Судию мира, Который провозгласит тебя верным рабом, хранителем Его заповедей и, что еще больше, – исповедником. Куда Он пошлет тебя потом? Не в огонь вечный, который принимает не покоряющихся закону Его, но в живоносную обитель, в бессмертный покой, в беспредельную радость. Войди, – скажет, – в радость Господа твоего (Мф.25:23).

Взоры всех нас обращены на тебя, все мы сильны духом, когда ты стоишь твердо. Да будет с тобой еще более помощь Божия, ограждающая тебя, укрепляющая тебя, утверждающая тебя, ободряющая тебя! Боясь Бога, не бойся того, что сделал тебе человек, или, может быть, сделает (Пс.117:6). Ты надеешься на Господа, ты – гора Сион, не подвигнешься вовек (Пс.124:1), ибо в тебе обитает Основатель и Создатель вышнего Иерусалима.

Убегай от ядовитых и обольстительных речей, искушающих тебя, подобно змеям, и желающих удалить тебя от животворного древа истины, и, однажды утвердившись в истине, утвердившись до совершенной непоколебимости на многих свидетельствах Священного Писания, и отчасти – благочестивых людей, будь внимателен, чтобы тебе получить и похвалу, которая содержится в следующем изречении: делающий так не поколеблется вовек (Пс.15:5).

Братья все здоровы: господин диакон, отец мой, брат мой любезный, а ныне еще более достойный любви, и прочие возлюбленные и почтенные мои братья и твои дети. О них всех вместе со мной молись, отец. Все они совершают доброе течение; одного только желают – твоего здоровья в Господе, и все то, что они терпят, переносится легко. Конечно, мы и скорбим, и сетуем, и скучаем, и унываем, и имеем множество порочных помыслов, ибо невозможно без печалей пройти настоящую жизнь, но укрепляемся надеждой и твоими молитвами. Обо мне же молись, отец, ибо я изучаю святого Исаию, и скажи мне, желаешь ли ты, чтобы я, кроме того, что пишу, еще и читал письма.

Прежде слов у меня льются слезы, внутренность содрогается, рука дрожит при письме, я терзаюсь со всех сторон и не в силах переносить скорбь. О, как я стерплю твои, отец, христоподобные страдания? О, как перенесу твое высокое и святое уничижение? Как стану отвечать тебе надлежащим образом? Куда обращусь и с чего начну письмо? Мне ли ты, отец, пишешь это? Мне, червяку, праху и непотребному, отец произносит слова, с которыми обращаются к сыну? Принимаешь вид умоляющего ты, которого самого должно умолять. Что же после этого скажу я, несчастный? Какое покажу уничижение перед праведным отцом моим? Впрочем, я принял недостойными руками святое послание твое, отец, как богописанные скрижали, выслушал написанный голос твой, как иной выслушал бы голос Ангела или апостола. И сокрушило оно мое сердце, источило слезы, и я заплакал, и плакал не плачем Иеремии о бедствиях, постигших ненавидящих Бога, но неким особым плачем, в котором была и любовь к отцу, и истинная благодарность к Богу. Действительно, достойно похвалы то, что написал ты, праведный отец, достойно переписывания; твои слова служат выражением твоей всецелой преданности Богу.

Итак, отец, ты утвердил наши умы, укрепил наши сердца. Мужество твое выше надежды, дерзновение твое выше ожидания. Ты явился нам иным, нежели мы знали тебя; ты весь изменился в Боге. Слава Укрепившему тебя! Не сразил тебя страх царской власти, не ослабило тебя коварное обольщение. Не избрал ты наслаждение временными удовольствиями, желая впереди других подвергаться опасности за истину Божию. Добрый пастырь – тот, который жизнь свою полагает за овец (Ин.10:11–12), который и теперь содержится узником под стражей, как апостол Христов.

О, та хижина, в которой содержишься ты, как сосуд честный и благопотребный Владыке Богу! О, если бы мне обнять тот помост, по которому ходят ноги господина моего и отца! О, если бы мне облобызать те ключи и замки, которые охраняют тебя, как сокровище благочестия! Или лучше, я желал бы облобызать честные уста, исповедавшие слово истины, и преподобные руки, воздеваемые в святых и богоугодных молитвах. Как отлетело любезное мне лицо? Как умолк спасительный голос?

Вот я – сирота, жалкий и совершенно одинокий, лишенный отца моего, лишенный светильника моего, врача и питателя смиренной души моей, я остался без руководителя и защитника против невидимо нападающих на меня: был как ворон в пустыне, как птица на кровле (Пс.101:7–8). Ежедневно напрягаю я зрение, оглядываюсь кругом, и нигде нет желанного лица. Я не могу вполне изобразить моего страдания. Впрочем, благодарю и много благодарю за то, что я сподобился этого за закон Божий, что я сын такого отца. Сейчас мне кажется, что сегодня я царствую через тебя, святой отец, если молитвы твои сохранят меня невредимым.

Я боюсь своей греховности и непотребства, но ты прими к сведению, что святыми молитвами твоими я укрепляюсь и утверждаюсь, хотя сам я весьма немощен. И не только я, но и все мы – одно, мы – единомысленные с тобою, единодушные, решившиеся вместе страдать до смерти, и относительно нас ты ничего не бойся. Хорошо, отец, хорошо, хорошо, доблестный кормчий, ревнитель благочестия, подражатель святым. Поистине великолепно ты подвизался, мужественно сражался. Я знаю, что дух твой пребывает с мучениками. Это так, хотя не как следовало, соответственно моему желанию и твоему достоинству.

Но поскольку ты приказываешь обстоятельно описать тебе наше путешествие и все, случившееся с нами за это время с того дня, как мы подверглись этой прискорбной разлуке, то, хотя это и не вполне возможно, однако весьма быстро исполню твое приказание. Итак, в тот самый день, в который ты, отец, добровольно пошел путем, ведущим к смерти, и мы отправились в ссылку. Ехали на животных, какие случились. Сначала, как не испытывавшие прежде такого положения, мы были в некотором унынии. Ибо, останавливаясь в селениях, мы делались предметом зрелища для людей всякого пола и возраста; уши наши оглашались шумом и криками, когда ведшие нас останавливались и отправлялись для приобретения необходимого.