– Ну а как же! – сказал Зяблик. – Допустим, вышли мы из ворот, что дальше?

– Дальше в обход города, по кольцевой автостраде, вы выходите на шоссе Талашевск—Мукасеи. Форсированным маршем следуете до отметки двадцать третий километр, – военный ткнул пальцем в карту. – Там ожидаете дальнейших распоряжений.

– Не темни, начальник. Каких распоряжений нам ждать?

– Скорее всего землю рыть будете.

– Могилу себе?

– Нет, окопы полного профиля. Из вас будет временно сформирован отдельный заградительный батальон. Позже получите оружие и подробные инструкции.

– Ладно. Но уж если мы ведем переговоры, я имею право выдвинуть встречные требования. Холодное оружие мы оставляем при себе. Заложники, кроме женщин и раненых, пойдут с нами до конца маршрута. Ведь, как я понимаю, никаких конкретных гарантий вы нам дать не можете.

– Тебе бы, приятель, в ООН работать. Послом по особым поручениям. А ты в киче блох кормил, – съязвил милицейский майор, глазки которого стали совсем узкими.

– Согласен, – не раздумывая особо, кивнул военный. – Без компромиссов тут не обойтись. Твои условия приняты.

– Ох, зря ты с этими мерзавцами связался, – заныл обсос. – Обманут, клянусь партбилетом, обманут. Дойдут до первого леска и разбегутся. Ищи потом свищи!

– Ну, это уж не твоя забота, Семен Осипович, – поморщился мент. – Ты свое дело сделал. Такую кашу заварил, что экскаватором не расхлебаешь.

– Напоминаю, – военный снова обратился к Зяблику. – Попытка прорыва даже одиночных лиц будет расцениваться как умышленный срыв договоренности. Если не хочешь, чтобы зона кровью захлебнулась, если согласен дело миром кончить – действуй. Оружие тебе нужно?

– Мойку дайте, – увидев недоумение на лице военного, Зяблик добавил: – Ну, лезвие бритвенное.

– Зачем?

– Да не спорь ты с ним! – сказал мент раздраженно. – Дай, если просит. Он знает, что делает.

– Какое тебе лучше – импортное?

– «Неву» дайте. В самый раз. Жесткое и бликов не дает.

– Сазанчук! – Военный ногой распахнул дверь. – Немедленно доставить мне пачку лезвий «Нева». Не рассуждать! Одна нога здесь, другая там.

Сазанчук оказался служакой исполнительным и расторопным. Спустя пять минут он уже торопливо разбирал на столе плохо отмытый бритвенный станок, докладывая при этом:

– Пачки нет, товарищ подполковник. Нашел только одно лезвие, да и то использованное.

– Сойдет, – сказал Зяблик. – Использованной спичка бывает. А «Невой» десять раз подряд скоблиться можно.

Он вытер бритвочку о штаны, разломил на две половинки, а затем чиркнул лезвием по пальцам левой руки. Кровь появилась не сразу, зато потом потекла весело, тем более что Зяблик активно помогал ей покидать капилляры, сжимая и разжимая кулак.

– Теперь бинтуйте, – сказал он, протягивая окровавленную ладонь вперед, словно для рукопожатия. – Каждый палец в отдельности. Мойку прибинтуйте к указательному. Только не прямо к коже, а после второго слоя марли.

– Да я этим никогда не занимался! – отшатнулся подполковник. – У меня жена врач. Может, ты умеешь? – обратился он к милицейскому майору.

– Ни-ни! – тот замахал руками. – Я вообще вида крови не переношу!

– Сазанчук! – вновь заревел подполковник. – Санинструктора сюда!

Пока бегали за санинструктором, Зяблик слизывал с ладони кровь, вовсе не такую соленую, как это считается, и уж точно куда менее соленую, чем пот. Потом пришел санинструктор – небритый заспанный амбал, из сапог которого торчали портянки. Ловко сделав свое немудреное дело, он простуженно прогундосил:

– Предупреждаю, перевязочных средств больше нет. И антисептиков тоже. Ничего нет.

– Да где же все тогда? – удивился подполковник. – Я каждый месяц заявку на окружной медсклад подписывал.

– Это вы лучше у нашего фельдшера, старшего прапорщика Тумасяна, спросите. Я, когда сюда собирался, замок на аптечной кладовой взломал. А там – шаром покати. Формалин в бутылках да гипс в мешках. Даже йода нет.

– Что же он – выпил его? – с горечью воскликнул подполковник.

– Йод не знаю. А спирт точно выпил.

– Ну, я его удавлю, когда встречу, – зловеще пообещал подполковник.

Зяблик, которого слова санинструктора навели на одну интересную мысль, сказал:

– Теперь водки дайте. Или спирта.

– По пьянке такие дела не делаются, – сказал мент с сомнением, однако достал из металлического чемоданчика с надписью «секретная документация» нераспечатанную бутылку «Московской».

– Мне только для запаха, – Зяблик, не отрываясь, выдул из горлышка почти полбанки, а остальное вылил себе на макушку и на уже пропитавшиеся кровью бинты.

– Значит, в пятнадцать часов встретимся, – сказал подполковник.

– Или в пятнадцать десять, взлетая на небо, я помашу тебе, начальник, ручкой.

К воротам лагеря Зяблик подошел с пустым ведром, пошатываясь, весь извалявшись сначала в тине, а потом в пыли. И охра, засевшая в неглубоких, без должного тщания отрытых окопчиках, и кучка вооруженных зэков, охранявших проходную, пропустили его беспрепятственно, но уже на подходе к казарме откуда-то вывернулся Солдат – щуплый чернявый малый с бельмом на глазу, совершивший побегов больше, чем Жилин и Костылин, вместе взятые.

– Где это тебя черти носили? – спросил он скорее ехидно, чем требовательно.

– П-пошел на х-хутор бабочек ловить, фраер! – слегка заикаясь, ответил Зяблик и глянул на часы.

Было четверть первого.

Зяблик старательно изображал из себя пьяного, хотя водка рассосалась в его утробе безо всякой пользы, не задев в душе ни одной веселой струнки. Он слабо верил в успех задуманного, потому что до сих пор ни одно из его действительно серьезных начинаний так и не выгорело. Фарт – он как здоровье. Или оно есть, или его нет. Впрочем, то, что Зяблик собирался сейчас сделать, было так ужасно и по меркам воровским, и по меркам человечьим, что незримо циркулирующая в мире злая сила просто обязана была вытащить для него удачную карту.

– Тебя Лишай давно ищет, – не отставал Солдат. – Ты только не залупайся, а то он под горячую и кокнуть может. Ходит злой, как волк, и палец со спуска не снимает… Иди. Я ведро подержу.

…Лишай сидел в узком беленом помещении оперчасти, где когда-то располагалась монастырская трапезная, и как будто только Зяблика и ждал. Урки, взявшие власть над зоной, торчали тут же и недобро посматривали на вошедшего.

– Где ты был, сучий потрох? – спросил Лишай напрямик, и заранее чувствовалось, что он не верит ни одному слову бывшего сокамерника.

– Т-ты это… потише, – Зяблик погрозил ему пальцем и плюхнулся на стул. – Что вы, в натуре… Я тут принял маленько… Иду кемарить…

– Где ты чего принял? – Лишай шипел, как закипающий чайник. – Ну, говори!

– Спирта полпузыря. У прапора одного на котлы рыжье выменял… Ты же наших прапоров знаешь… Они за рыжье мать родную продадут.

– Где котлы взял?

– Ну ты даешь… Где взял… Снял вчера с какого-то жмурика…

– Говори точно с кого!

– Откуда я знаю? Он кверху задом лежал. Я ему в морду не заглядывал. Не имею такой моды жмурикам в морду заглядывать. Еще приснится потом…

– Обшмонать его! – приказал Лишай.

Из-под Зяблика выбили стул, но упасть не дали – подхватили под руки и стали потрошить, как стая волков потрошит загнанного, но еще живого оленя: сдирали и перещупывали одежду, ерошили волосы, ломали подметки ботинок, даже в рот пальцы засунули. Затем его – голого, без носков, со спущенными до колен трусами – бросили на пол, густо устланный разорванными и полусожженными личными делами заключенных.

Вся одежда Зяблика лежала теперь на столе перед Лишаем. Туда же швырнули и подаренные обсосом часы (он успел заметить время – пять минут второго).

– А это что? – кто-то схватил его сзади за кисть левой руки.

Вопрос был праздный – почти у всех присутствующих хватало ран и ушибов, но тем не менее с пальцев Зяблика грубо сорвали грязные заскорузлые марлевые колпачки.