– Я уже сказал: не торопись. Не все сразу. Даже многие из тех, кто родился и вырос в этом мире, не способны разобраться в его противоречиях. Кроме того, я недостаточно хорошо владею этим языком, чтобы выражаться предельно ясно. Потерпи немного, и ты узнаешь все, что тебя интересует, или все, что сможешь понять. А теперь помолчим. Мне нужно сосредоточиться. Мы и так уже заболтались. В этом городе каждый живет от Срока до Срока и никогда не может быть уверен в своем будущем. Мой Срок еще не близок, но он неотвратимо приближается. Время уходит, как кровь из раны. Сейчас моя, а значит, и твоя жизнь во многом зависит от удачи. – Он умолк и некоторое время спустя прошептал, обращаясь уже не ко мне, а к кому-то совсем другому: – О, Предвечные, повелители Исконников и перевертней, вспомните обо мне…

Лежа безо всякого дела в колючих кустах, под прикрытием древних камней, я развлекался тем, что, уподобив свой мозг ристалищу, стравливал на нем свой инстинкт (или предчувствие, если угодно) со своей же логикой. Инстинкт гнал меня назад, на опасный, но вольный простор. Логика советовала последовать вслед за Хавром в город. В конце концов победу с незначительным преимуществом одержала именно она. Решающий довод был таков: Хавр знает намного больше, чем говорит, и эти сведения из него нужно вытянуть любой ценой. Постигнув природу Сокрушения и тайны пресловутой Изнанки, я, быть может, сумею без особых трудностей выбраться из этого мира. Как говорил мой дядя, гостиничный швейцар: не найдя вход, нечего искать и выход.

Хавр вел себя как-то чудно. Он то впадал в странное болезненное забытье, едва ли не пуская слюни, то принимался энергично ворочаться, высматривал вокруг нечто недоступное моему взору. Его последние слова звучали как бред, да и сейчас он был явно не в себе. Не знаю даже, с кем его можно было сравнить – не то с входящим в экстаз шаманом, не то с курицей, пытающейся снести страусиное яйцо.

Чего, спрашивается, он ждет – помощи сообщников, прихода темноты (которая при мне тут еще ни разу не наступала), прибытия к городским стенам семи иерихонских труб или какого-нибудь чудесного знамения? Сколько может длиться это ожидание? Ведь он же сам говорил, что время уходит, как кровь из раны.

Голова моя еще не окончательно очистилась от паров проклятого травила, глаза слезились, усталость туманила сознание. Наверное, от всего этого окружающий пейзаж как бы плыл передо мной – стены города то казались древними заброшенными руинами, то вообще исчезали. Смутные тени скользили по земле и по воздуху. Мир стал пластичным, текучим, неверным. Небесный свод то наливался свинцовым мраком, то вновь становился мглисто-сизым. Реальность перетекала в мираж. Гряды лесистых холмов становились языками глетчеров, морские волны плескались там, где только что шелестела на ветру сухая трава, караван существ, похожих на гигантских кенгуру, плавными и синхронными прыжками уходил куда-то в сторону медленно разгоравшегося зеленоватого сияния. Временами мне даже чудилось, что рядом со мной лежит не тщедушный хитрец Хавр, а нечто вонючее и косматое, вроде бы даже не имеющее определенного облика.

Возможно, мои нервы были уже на пределе или это в атмосфере, как перед грозой, нарастало напряжение, но в душу стали закрадываться необъяснимый страх и отупляющая тоска.

– Очень скоро здесь станет довольно скверно, – произнес вдруг Хавр бесцветным голосом. – Но ты ничего не бойся. И не пробуй затыкать уши. Такое услышишь даже кожей. Потом я побегу вперед. Старайся от меня не отставать, но и не обгоняй. Еще неизвестно, с чем нам придется столкнуться. Если нас попытаются задержать, не щади ни людей, ни зверей, ни растений. Но, надеюсь, серьезной опасности нет. Сокрушение обещает быть не очень обширным.

– Ладно, – буркнул я. – Все ты заранее знаешь.

Нельзя сказать, чтобы в этот момент у меня на душе было абсолютно спокойно. Сокрушение не относится к разряду событий, оставляющих зрителей равнодушными.

Я старался ни на секунду не расслабляться, но тем не менее удар Звука застал меня врасплох. Впечатление было такое, словно к моим вискам приставили контакты электрической машины. Приятелю моему Хавру тоже, видно, пришлось несладко, но уже в следующий миг он был на ногах. Памятуя о его предупреждении, я тоже не стал отлеживаться, хотя, видит Бог, стоило это мне немалых сил.

Естественно, я был готов к тому, что какая-то часть этого мира претерпит кардинальные изменения. И тем не менее когда прямо на твоих глазах на месте приличного куска крепостной стены, ни толщиной, ни высотой не уступающей своей знаменитой китайской сестрице, возникает экзотический, совершенно неуместный здесь лес, в котором зеленых красок куда меньше, чем оранжевых, охристых и фиолетовых, вначале это кажется галлюцинацией.

Лес вообще выглядел довольно странно: все деревья под одинаковым углом были наклонены влево, а их кроны, похожие на огромные пучки павлиньих перьев, еще трепетали под ветром неведомого мира. Навстречу нам вместе с волной теплого ароматного воздуха неслись стаи мелких, как моль, бабочек. Метровый обрубок пестро раскрашенного змеиного тела извивался у черты, отделявшей кочковатую, заросшую сорняками пустошь от пышных сиреневых мхов, в которых наши ноги увязли по щиколотку. Сокрушение действительно оказалось не очень обширным – не больше четверти гектара леса, клинообразной кляксой врезавшегося в серую шкуру города. В нем не оказалось ни растений, ни живых существ, пожелавших задержать нас, и, когда где-то в центре города огромная трещотка возвестила тревогу, сапоги наши уже стучали по брусчатке мостовой на приличном расстоянии от злополучного места.

Хавр привел меня в дом, внешне ничем не отличавшийся от всех остальных на этой улице. Там, в полупустой унылой комнате, где прямо из стены торчала ржавая водопроводная труба, а над канализационной дырой кружилась одинокая муха, я впервые за долгое время поел по-человечески, то есть с употреблением столовой посуды. Миска у хозяина имелась всего одна, и мы поочередно брали из нее маленькими лопатками пресное, полузасохшее крошево непонятного происхождения. Что-что, а гурманство не входило в число местных пристрастий.

– Твой розыск продолжается, – сказал Хавр, закончив трапезу. – Стражники у отстойника должны были хорошо запомнить тебя. Надеюсь, меня они не видели. До лучших времен ты останешься в этой комнате. У нас не принято питаться дома, но я раздобуду какую-нибудь еду. Ни в коем случае не пей из городского водопровода. Я сам буду приносить тебе воду. В крайнем случае можешь утолить жажду из дождевой лужи. Но это в самом крайнем… Хотя на этом этаже никто больше не живет, к дверям не подходи и свет не зажигай, – он указал на вделанный в стену газовый светильник. – И еще: ты видел слепых птиц, которых возят по улицам в клетках?

– Видел.

– Слышал, как они кричат?

– Приходилось.

– Для тебя их крик означает опасность. Сразу же уходи отсюда. Спрячься. Ты это умеешь. Потом вернешься, или я сам найду тебя.

– Значит, птицы могут учуять меня?

– Не обязательно. Но вполне возможно.

– Даже через стену?

– От тебя за сто шагов канализацией разит.

Врет, подумал я. Что-то не слыхал я до сих пор о птицах с собачьим обонянием. Зачем оно им – облака нюхать?

– Конечно, – продолжал Хавр, – ты можешь покинуть мой кров хоть сейчас, но тогда уже не жди никакой помощи. Более того, как законопослушный горожанин я должен буду участвовать в поисках скрывшегося перевертня.

– А не боишься, что я потом выдам тебя?

– Перевертней не берут живыми. – Он зевнул. – А теперь давай спать. Возможно, тебе не нужен отдых, но мне он просто необходим.

Мы легли в разных углах комнаты – я на какое-то тряпье, Хавр на сложенный вдвое плащ, – но оба только делали вид, что спим. Не знаю, какие мысли лезли в голову моему хозяину, а я вновь и вновь восстанавливал в памяти все наши сегодняшние разговоры, стараясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку в этом винегрете из недомолвок, загадок и полунамеков. Однако меня вовсе не занимало, где в его словах была ложь, а где правда. Правда нередко зависит не столько от искренности, сколько от компетентности собеседника, который с чистым сердцем может излагать тебе самые дикие бредни. А ложь, являясь покрывалом для истины, способна указать, где эту самую истину искать. Сейчас меня интересовало совсем другое.