- У меня приказ, Орион. Не велено пропускать никого.

- Да, - отвечал я негромко. - Понимаю. - И, опережая его движение, правой рукой выхватил из ножен его же собственный меч, а левой ударил в челюсть. Голова моего противника откинулась назад, и я услышал, как хрустнул позвонок. Прежде чем отреагировала другая пара, я ударил по шлему ближайшего воина.

Оба они еще падали, когда я уже занялся теми двумя, которые стояли, скрестив передо мной копья. Я видел, как расширились их глаза, как от удивления открылись рты. Я поразил мечом одного из них, пришпилив его к двери. Второй целился в меня копьем - оружием малопригодным для ближнего боя. Схватив древко одной рукой, я ударил противника по колену. Тот рухнул, вскричав от боли, и я толкнул створки двери, на одной из которых висел на мече мертвый стражник.

Я вырвал оружие, и тело упало на земляной пол. С окровавленным мечом в руках я отправился разыскивать Филиппа и Павсания.

34

Я шагал по нижнему этажу древнего замка Эги, где были глинобитные полы и мрачные стены из нетесаного камня, столь же угрюмые, как и окровавленный меч в моей руке.

Я уже слышал шум веселья, доносившийся из главного зала. Само бракосочетание произошло вчера, как сказал мне Кету, но праздник еще продолжался, Филипп и сейчас пировал с гостями и придворными, упиваясь вином, а Павсаний, начальник царских телохранителей, охранял его. Олимпиада тоже наверняка притаилась где-нибудь в крепости, дожидаясь свершения убийства.

А где Александр? Где царевич? Вовлечен ли он в заговор против отца? Знает ли, что затеяла его мать?

Еще четверо стражей располагались возле двери в пиршественный зал, каждый из них был вооружен мечом и копьем. Я заметил среди них Гаркана и Бату. Бородатый Гаркан залился краской, увидев меня.

Бату улыбался, словно он выиграл заклад. Дежурный сотник посмотрел на мой окровавленный меч.

- Орион, - рявкнул он, - в чем дело?

- Здесь замышляют цареубийство, и если мы не остановим...

- Кто хочет убить царя?

- Павсаний!

- Ты безумен! Павсаний - наш нача... - Он так и не договорил. Из зала послышались яростные вопли. Гаркан широко распахнул дверь, и мы увидели, что все гости повскакивали с пиршественных лож, а перепуганные слуги и рабы разбегались во все стороны.

Царь!

Минуя Гаркана и всех остальных, я пробился сквозь толпу к царю. Должно быть, с десяток придворных окружали его. Растолкав преграждавших мне путь, я пробивался к Филиппу. Он откинулся спиной на ложе; одной рукой он все еще сжимал кубок, другой прикрывал вспоротый живот. Горячая красная кровь пятнала его одеяния и капала на грязный пол. Смерть царя была мучительной.

- Я доверял тебе, - бормотал он. - Я доверял тебе.

Я вспомнил злобную усмешку Геры; давно виденный мною сон сбылся. Я стоял над умирающим Филиппом с окровавленным мечом в руке, пока его единственный глаз не потух.

Гаркан схватил меня за плечи.

- Туда, - сказал он негромким голосом. - Павсаний бежал к конюшням.

Втроем, вместе с Бату, мы побежали к дверям, возле одного из столов я увидел побелевшего Александра, рядом с ним стояли Антипатр, Антигон и Соратники. Ни при ком из них не было оружия, но если бы предатель стремился убить царевича, ему пришлось бы пробиться через них. В зал один за другим поспешно вбегали вооруженные стражники.

- Клянусь Зевсом всемогущим! - кричал Александр голосом, полным гнева. - Я отыщу убийцу и отомщу за отца.

"Итак, Филипп снова стал твоим отцом, - подумал я, оставляя зал. - И ты снова его сын и наследник престола. Гера и Золотой получили свое; пусть теперь трепещет Царь Царей".

Мы втроем бежали к конюшне. Не менее шести вооруженных воинов попытались преградить нам дорогу, но мы зарубили их - без колебаний.

Когда мы ворвались внутрь, Павсаний уже вскочил в седло. Около него оказались еще двое людей. Бату пронзил одного из них копьем. Гаркан сбросил с коня второго, а потом пробил копьем его грудь.

Дико озираясь, Павсаний направил своего коня прямо на нас. Отбросив меч, я шагнул вбок, пропуская животное, и ухватил Павсания поперек тела. Мы упали на глинобитный пол конюшни. Поставив колено на грудь Павсания, я выхватил из ножен его собственный меч.

Он посмотрел на меня, попытался вздохнуть и... неожиданно успокоился.

- Дело сделано, - сказал он. - Теперь твой черед, а мне все равно.

Я помедлил. Отдать его Александру или наградить быстрой и безболезненной смертью? Здесь и сейчас? Но я вспомнил о том подлом ударе, который Павсаний нанес Филиппу, и кровь вскипела во мне.

Гаркан и Бату остановились возле нас. Невозмутимый Гаркан вогнал копье в горло предателя. Кровь хлынула алым фонтаном, забрызгав меня. Павсаний лишь коротко булькнул.

Я испытующе посмотрел на Гаркана. Он выдернул копье из мертвого тела и мрачно сказал:

- Орион, она велела, чтобы свидетелей не осталось.

Я встал на ноги.

- Должно быть, это относится и ко мне?

- Увы... - Он направил копье прямо мне в сердце.

- И ты веришь ей? - спросил я.

- Мои дети сейчас находятся в безопасности в сельском доме... Закончив с этим делом, я отправлюсь к ним.

- Если она оставит тебя в живых.

Он пожал плечами:

- Пусть так, но дети мои останутся свободными.

Я посмотрел на Бату. Он явно был в смятении и не знал, чью сторону принять.

- Орион, - сказал чернокожий, - я здесь ни при чем. Я ничего не знал до этого вот мгновения...

- Тогда не вмешивайся, - сказал я ему. - Дело касается только Гаркана, меня и царицы.

- Она великая колдунья, - сказал Бату.

- Да. - Я кивнул.

- Она может украсть у человека разум.

- И силу. - Я обернулся к бывшему предводителю разбойников. Его копье не дрогнуло возле моего сердца. - Друг мой, делай свое дело.

Он медлил.

- Делай ради своих детей, - сказал я ему.

Гаркан глубоко вздохнул, а потом изо всех сил вонзил копье в мою грудь. Я не ощутил никакой боли, тьма охватила меня... Я растворился в благословенной долгожданной пустоте.

Я умер.

ЭПИЛОГ

На сей раз, умирая, я чувствовал себя как пловец, попавший в сердцевину водоворота, или путник, оказавшийся в центре ревущего торнадо. Вселенная вихрем мчалась вокруг меня. Время и пространство сливались в головокружительно вращавшееся пятно... Планеты, звезды, атомы и электроны дико неслись по орбитам, и я, находясь в середине безумной карусели, падал, падал и падал в смертельный холод забвения.