- Вы не поняли. Конечно, не о ваших деньгах речь. Сдать нужно полмиллиона...
- Сколько? - переспрашиваю, охрипнув.
- Они есть, эти деньги, - торопливо поясняет Людмила, - есть в одном месте... И если их сдать следствию, то маму практически выпустят.
Я все еще полностью не пришел в себя от суммы, но с сомнением качаю головой.
- Что-то я не слышал, чтобы людей, оперирующих такими суммами, выпускали. Снизить срок - это еще куда ни шло...
Взгляд Людмилы тревожен. И я не хочу передавать ей фразу оперативника относительно "червонца", что определенно уготован ее матери.
- Им очень важно найти эти деньги, но они их никогда не найдут.
- Они принадлежат вашей матери? - спрашиваю осторожно, ведь кто знает, какие в их мире правила относительно обмена информацией. Уловив колебания, спешу понравиться.
- Ради Бога, не говорите ничего, что мне не нужно знать, я только хочу понять ситуацию.
- Вам мы можем сказать все, я теперь знаю. Вы не из тех, кто продает.
Комплимент весьма сомнительный, я предпочитаю не реагировать на него.
- Эти деньги из дела, понимаете, ну, из общего дела... Я не знаю, как вам объяснить.
- Из дела. Это я понимаю. И что дальше?
- Их нужно взять, - говорит Людмила тихо и почти моляще смотрит мне в глаза.
- Каким образом?
- Господи, Людка, - теряет терпение Валера, - кончай темнить. Украсть нужно эти деньги, вот что.
- И отдать государству, - поспешно комментирует Людмила.
- Еще можно сказать: изъять и вернуть государству, - с усмешкой бурчит Валера.
- Веселенькое дело, - цежу я, пытаясь ускользнуть от Людмилиных зрачков.
- Понимаете, мне участвовать в этом нельзя, у меня должно быть железное алиби, иначе они меня убьют.
- Кто?
- Ну, эти, у кого деньги. А Валерка один не справится, нужно, чтоб его кто-то подстраховал. Вас никто не знает. А больше мы никому довериться не можем...
- Знаете что, - говорю я, - слишком много информации сразу и слишком жарко. Давайте-ка искупаемся, а потом продолжим разговор.
Мое предложение принимается активно, но я все же успеваю выброситься первым, при этом чуть не опрокидываю лодку и отбиваю ноги о борт.
Боль отрезвляет меня совершенно, то есть включает мозг и выключает эмоции. Я спешу отплыть подальше и хотя бы условно оказаться одному, мне это очень нужно, немного мешают волны, мне бы сейчас полный штиль, чтобы не трепыхаться на спаде волны...
Итак, мероприятие, в которое меня вовлекают мои юные друзья, весьма сомнительно по характеру. Но прежде всего я должен ответить на вопрос: что будет, если я откажусь? По всем правилам, то есть по правилам моей жизни, я должен отказаться. С какой стати я должен нырять в чужую грязь? В сущности, предстоит совершить грабеж награбленного. Однажды на государственном уровне был благословлен этот лозунг и этот прием реализации справедливости. Справедливость не реализовалась, но породила зло, неслыханное в истории. Но это в государственном масштабе. Здесь же конкретный случай: нужно помочь женщине, той самой, которую я уже спас от смерти. А теперь от тюрьмы?
А если я решусь на отказ, то как он должен прозвучать...
Додумать я не успеваю, вскрикиваю от боли в боку.
Рядом со мной трепыхается огромная медуза, о Боже, и не одна! Я дергаюсь одной ногой, другой. Обожжено плечо. В ужасе от этой морской мерзости я кидаюсь к лодке. Валера подсаживает меня из воды. Людмила тянет за руку. Мне предлагается какая-то мазь, я остервенело мажусь, проклиная море, медуз, осьминогов, электрических скатов, акул, - это вслух, а для себя у меня только одна мысль, что купание придумал я зря, потому, что с самого начала знал, что пойду на это дело, и более того, если бы они, мои совратители, вдруг передумали бы сейчас относительно моего участия, то я бы настаивал и убедил их, что без меня им с этим делом (о котором у меня еще и представления нет), не справиться. Много могу назвать рациональных причин моего согласия, но главная причина иррациональна: почти всю свою сознательную жизнь я бродил тропами риска, эпоха вывернулась наизнанку и оставила меня за бортом, я ведь разучился жить спокойно, как все, максимализм поведения стал моей нормой, а эта норма потеряла содержание и я мгновенно состарился. Никто этого не заметил, ни друзья, ни близкие. Но я это знаю. И потому невозможно мне пройти мимо дела, моральная сторона которого мутна, но зато конкретна суть...
А может, опять вру? Может, просто ради красивой девчонки...
- Рассказывайте, - сердито говорю Людмиле.
- Что?
- Как что? Где деньги, как взять, куда нести, кому отдать?
- Ну, что вы, что вы! - возмущенно протестует Людмила. - Мы и не собирались валить на вас это дело. Да вы и не сможете... Нужно только подстраховать Валеру. Так вы согласны?
Я разочарован. Что значит "да вы и не сможете"! Как-то обидно даже. Но в конце концов им видней.
- Давайте конкретно, что от меня требуется.
Людмила садится на корточки передо мной так, что я как бы над ней. Я смотрю ей в глаза и никуда больше, но, Боже, никогда не подозревал, как широк у меня угол зрения, хоть прищуривайся.
- Деньги в чайнике в одном доме. Завтра ночью в доме никого не будет. Валерка зайдет в дом, а вы в саду его подстрахуете. Хозяин иногда через сад возвращается и уходит тоже. Это как бы, ну, черный ход. В случае, если милиция...
Встречаться вы не будете ни перед, ни после, каждый пойдет сам по себе в определенное время. Там нужно быть всего полчаса. Потом разойдетесь. Вас мы найдем сами. После...
Надо бы спросить, гарантирован ли уход хозяина, действительно ли достаточно полчаса, но понимаю, что вопросы излишни. Людмила открывается мне какой-то другой своей стороной, о которой я не догадывался. Это не просто деловитость. Что она своего не упустит, это я понял сразу. Новая черта в ней - надежность, качество, всегда ценимое мною и так редко встречающееся в людях, иногда весьма деловых.
- Мы вам сейчас покажем этот дом. С моря его хорошо видно. Только немного пройдем берегом.
Мы перетасовываемся в лодке и снова занимаем свои места. Я с Валерой на сиденье и впереди, Людмила у руля. Не успеваю заметить, как она закладывает стартерный шнурок, вижу только рывок, он произведен профессионально и изящно, еще секунда, и мы несемся вдоль берега, который виден прекрасно, все его аллеи и дворцы-санатории, и гостиницы, и отдельные дома, но все же рассмотреть отдельный дом, да если он еще окружен садом, - я сомневаюсь в целесообразности такого осмотра, но недооцениваю толковости моих друзей. В руках Валеры появляется громадный морской бинокль не иначе, как военных времен. Именно этот аргумент оказывается для меня решающим во всех мелькающих в моей голове сомнениях по поводу успеха нашего завтрашнего предприятия. Я совершенно спокоен.
Глохнет мотор, и все мы смотрим на город.
- Трубу видите, - показывает Валера, - теперь правее, правее, дом с красной крышей, а через дорогу дом с флигелем. Тот самый.
Он подает мне бинокль. Я долго вожу его туда-сюда и, наконец, натыкаюсь на дом с флигелем, он рядом, будто в полета шагов. И сад. Даже калитку с тыла умудряюсь рассмотреть. Валера как раз рассказывает, как эта калитка открывается. Странно, что нет собаки. Валера уверяет, что нет. Это очень странно. Собака должна быть.
Валера рассказывает, как мне кратчайшим путем пройти от санатория до дома. Я просматриваю в бинокль улицы и проулки, интересуюсь их освещенностью. Предлагаю проделать этот путь днем, чтобы ночью идти уверенно, но мне не советуют этого делать, потому что некоторые из проулков почти не посещаемы чужими и меня случайно может запомнить какой-нибудь местный житель. Я считаю, что это чрезмерная осторожность, но соглашаюсь и добросовестно изучаю ориентиры для ночного прохода, которые мне объясняет Валера.
В сущности, дело пустяковое. В одиннадцать тридцать я должен выйти из санатория и не спеша к двенадцати быть у калитки. Ровно в двенадцать я должен войти в сад и пробыть там полчаса. В случае чрезвычайной ситуации, имеется в виду возвращение хозяина, я в силу моих способностей изображаю свист, перемахиваю через невысокий забор около флигеля и исчезаю в темном переулке. Валера и Людмила категорически исключают такой вариант, но их категоричность все же не набирает одного процента до ста, а они хотят исключить из возможного даже случайность.
