Но вот наконец и пилоты.

-- Ну, говори, дед, как тебя покатать: покруче, помягче?

-- Помягче, ребята. Круче, чем сам летывал, у вас не получится. Машина не та.

Парни слегка стушевались. И правильно. Кто они против него.

После взлета только раз глянул в иллюминатор. Тайга. Да и неважно что. С землей покончено. Теперь только небо. И еще сердце... Нарастала боль, нарастала быстрее, чем "аннушка" набирала высоту. Кончался лимит времени, что выклянчил у судьбы. Подняться с лавки на ноги не решился. Сполз на колени и на коленях зашаркал к двери. Темнело в глазах, и дыхание... И боль такая, что уже и не закричать. Только захрипеть. А до ручки еще надо дотянуться. Хорошо, что хоть парни в кабине спиной, не поворачиваются...

Вдруг уверенно идущее вразнос сердце дало ему короткую передышку. Он сел на подрагивающий пол самолета, и сел не от слабости. От мысли. Такой простой мысли, что дивиться только, почему до сих пор... Если сделает, что задумал, -- подставит парней. Как же это? Столько лет жить с мечтой уйти в небо и ни разу не подумать о последствиях! Прожить жизнь как положено, а напоследок подлянку подкинуть своим же братьям-летчикам. Ведь братья же, и не их вина, что нет войны... Стыд в голову -- боль в сердце. Заваливаясь на бок, об одном думал: дожить до земли. Услышал крик: "Дед, ты чего это? Але, дед!" Под головой руку почувствовал. Картинка перед глазами промелькнула: его продырявленный Ла-7 плюхается на немецкий аэродром, чтобы подобрать сбитого ведомого старлея Андрюшку Крахмальникова... потом орден Звезды на гимнастерке за эту дерзость...

Склонившемуся к нему парнишке последней волей в самое ухо прошептал:

-- Садимся, ребята... Я уже все... прилетел...