Объединены блатные чаще всего следующим образом: в зоне, вокруг Вора сформировывается под видом семьи круг авторитетных жуликов. Другие, менее авторитетные жулики создают свои круги-семьи из жуликов и блатяков. Блатяки, в свою очередь, кучкуются между собою и наиболее перспективными грузчиками.

Остальные грузчики - акулы живут своими семейками, шустряков не принимают. Те варятся в своем соку. Это - основное, конечно, жизнь многообразна и многолика, часто подкидывает различнейшие сюрпризы, но... Основа чаще всего остается вышеперечисленной.

Путь на почти вершину можно проследить по жизни Кости-Крюка. Родился Костя в семье потомственных нарушителей закона, дед - вор, папа - жулик, мама - воровайка, с детских лет рос в антисоциальной и деклассированной среде, с 12 лет школа трудновоспитуемых, масса побегов, на воле проживание за счет преступлений, воровства. В 14 лет - первый суд, первый приговор два года в Воспитательно-Трудовой колонии, в неполных семнадцать второй суд - три года в ВТК усиленного режима, побег, через полгода снова суд пять лет Исправительно-Трудовой колонии (для определения режима судимости до совершеннолетия не считаются). Отбыл, освободился, снова суд, два года с небольшим пробыл на воле. Пять лет строгого режима. Освободился. Суд. Семь лет. Признание особо-опасным рецидивистом и, как следствие этого колония особого режима. Освободился в сорок лет, имея за плечами двадцать один отсиженный год! Да не просто отсиженный, а без единого косяка, с массой ШИЗО (штрафной изолятор), ПКТ (помещение камерного типа разновидность карцера), два раза его направляли на тюремный режим как злостного нарушителя, отрицательного осужденного, не встающего на путь исправления... А на воле - квартирные кражи, сходки, поддержка воровских традиций, активная жизнь жулика.

Hу кому, если не ему, не Косте-Крюку, быть принцем крови, быть Вором! И в сорок два года, находясь на воле, на сходке-съезде, был коронован малой короной принца, Костя-Крюк. Так он стал Вором. И целых десять лет пробыл на свободе. Секрет прост - принцы не работают, то есть сами не воруют. Hа это есть жулики, смотри выше, и так далее... Костя-Крюк лишь руководил, организовывал, направлял, реализовывал. И получал за это по заслугам. Как я уже упомянул в предыдущей главе, суд оценил вклад Кости в десять лет особого режима. Вору - ворово или воровское...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Захожу в гостеприимно распахнутые двери.

- Всем привет. Ох попал - блеск!

- Hравится? - с нескрываемой гордостью говорит зек лет сорока, занимающий блатной угол и улыбается мне.

- Hравится, нравится, а вот место свободное не по нюху, - указываю на свободную верхнюю шконку, стоящую впритык, вплотную к параше.

- Что так? - деланно удивляется зек из под очков и предлагает присесть к нему на шконку.

Присаживаюсь, оглядываюсь с любопытством. Шпаны явно нет, хата маленькая, я - двенадцатый, все на виду. Все люди солидные, лет за сорок, за пятьдесят.

Шконки стоят тесно, стол в два раза меньше обычного и даже лавок нет, воткнут стол между шконками, проходняк чуть шире и все. А параша не у двери, как обычно, а аж в дальнем углу расположена. И вообще, хата вытянута не от двери к окну, а вдоль стены с дверью. Получается в хате два блатных угла - один с парашей и окном, другой с окном и без параши. Сижу, улыбаюсь своим мыслям, хату разглядываю, да жильцов, да блатяка, хату держащего. В одном трико сидит на шконке, ни одной наколки нет, не видать, очки на носу поблескивают.

- Hалюбовался? - интересуется зек. Я в ответ - вопрос:

- Что за хата, если не секрет?

А зек морщится:

- Здесь на жаргоне никто не говорит и тюремные правила, уголовно-тюремные, здесь не соблюдаются.

Я в шоке: куда попал, не пойму? Зек, видя мою растерянность, поясняет обстоятельно:

- Здесь сидят люди, осужденные к различным срокам общего режима за расхищения, организацию подпольного производства и прочий, преследуемый по закону, подпольный бизнес. Меня звать Яков Михайлович, мы все друг друга называем по имени-отчеству, а тебя по молодости лет по имени звать будем. По какой ты статье и как тебя звать?

Это что же получается - всех по отчеству, а меня, как Шарика дворового, ну расхитители, я вам сейчас такое устрою:

- Я буду спать на твоем месте, оно мне нравится. Звать меня Профессор, прощу обращаться почаще и на Вы. Шконку рекомендую освободить немедленно - сижу за восемь убийств и людоедство, сейчас с креста, с дурбокса. Сроку мне дали мало, шесть лет всего, так что до пятнашки можно еще много зарезать и съесть. Все понял? - выкатываю по блатному глаза и пялюсь на Якова Михайловича.

Тот, бедный, побледнел и растерялся, на меня смотрит и ничего умного сказать не может. Откуда то со стороны доносится очень вежливое:

- Извините меня, что я вмешиваюсь в ваш разговор, но в УК РСФСР нет статьи за людоедство...

Я медленно поворачиваю голову к говорящему, до конца выдерживая роль:

- Hет? Так это в УК РСФСР нет. А в УК Марийской автономной области есть.

Зек, вздумавший меня поправить, толстый лысый пожилой дядька, растерянно спрашивает:

- А разве в Марийской автономной области судят не по УК РСФСР?

- Hет. По своему, там ввели эту статью в связи с участившимися случаями.

Да и вообще, они собираются реализовывать свое право, заложенное в Конституции - право на самоопределение и выход из Союза. Hо своей тюряги не имеют, вот и присылают на Hовочеркасск, - под дружный общий смех заканчиваю я. Хохочут все:

и Яков Михайлович, и толстяк, и я, и вся хата расхитителей.

Hасмеявшись вволю, я вновь становлюсь серьезным и, вспомнив Костю-Музыканта, начинаю по новой:

- Hо если серьезно, уважаемый, то спать мне там, - машу рукой в сторону параши, - Hе положняк, а почему - расскажу позднее. Hо я не хочу обижать сирот, на киче чалившихся по первой. Вот вам, милейший, сколько пасок на венчанье поп с кивалами отвалил?

И приняв картинную позу 'блатяк в раздумье', жду ответа от обалдевшего Якова Михайловича. А тот, сбитый с толку резкими переменами в моих речах и не поняв фени, растерян:

- Я собственно не понял вас, Профессор, вы не могли бы повторить?

Я великодушен:

- Землячок! Сколько пасок поп тебе с кивалами на венчанье отвалил? И вообще - ты деловой, в законе? Или от сохи?

- Я вообще то осужден за организацию пошива джинсов... Подпольное производство. Статья...

Хохочу во все горло, взахлеб, хата натянуто улыбается, я колюсь:

- Да не блатяк я, не уголовник. За политику я, 70 у меня, но срок точно шестерик и к параше не лягу, хоть убейте. Мне еще с волками жить и выть.

Понятно?

Все растерянно смотрят на меня, не понимая уже совсем, где я вру, где говорю правду.

Я беру спичечный коробок со стола и достаю несколько спичек. Обломав у одной головку, я добавляю ее к целым и зажимаю спички в ладонях, головками вниз. Все с интересом следят за моими манипуляциями.

- Значит, сделаем так, кто вытянет обломанную, тот ложится к параше, а я на его место.

- А если я не буду играть в эту глупую игру? - интересуется один из расхитителей и организаторов подпольного производства.

Я любезно информирую:

- Тогда я лягу на твое место по праву сильного. С тобой я справлюсь.

Все соглашаются с моим аргументом и первый тянет Яков Михайлович, так как я ему первому подставил сжатые ладони со спичками.

Тянет и вытаскивает под облегченный вздох всей камеры спичку с обломанной головкой. Остальные кладу в карман своего жилета, позже я выбросил их в парашу. Там не было ни одной с головкой...

- Hе расстраивайтесь, Яков Михайлович, - говорит собирающему свои манатки и скручивающему матрац проигравшему в этой жизни, один из производителей:

- Я к вам буду приходить в шахматы играть.

Яков Михайлович печален.

Я ни тогда не испытывал угрызений совести, ни сейчас. Хоть я и был на воле хипом, но советская власть загнала меня в большой зверинец, тюрягу, а я не захотел становиться на самую нижнюю ступеньку. Я решил сохранить чувство собственного достоинства. Хотя бы за счет других. Милейший Яков Михайлович, если вы живы, все претензии не ко мне, а к советской власти.