Яйца в желудке начинают вести себя кое-как. Что обо мне думает при этом мой организм, вряд ли можно описать цензурными словами.

Время близится к вечеру. Мы голодны как волки. Наше отделение отстрелялось вполне прилично. Лаус получает благодарность. Вскинув винтовки на плечо, мы уходим со стрельбища. Шагаем по узкой гравиевой дорожке. Сюда, кажется, шли другим путем.

Далеко ли до нашего замка? Оказывается, нам еще идти и идти. Километров десять точно. Мы шагаем и поем. Наверное, нет лучшей тренировки для легких, чем петь на марше. Поскольку я в добром здравии, думаю, тем вечером они превратились в кузнечные мехи.

Время от времени успеваю бросить взгляд на товарищей, которые уже задыхаются. На лицах у многих из них отчаяние. Что, собственно, происходит? Петер Делейге – он шагает наискосок от меня – вытягивает руку. На запястье у него поблескивает циферблат часов.

– Время! – произносит он вполголоса.

Наконец-то до меня дошло! Уже стемнело. Сейчас наверняка около шести… Получается, мы не успеем и на ужин?

Не мешает поднажать! Может, еще успеем и нам хоть что-нибудь перепадет.

Пустившись чуть ли не галопом, обгоняем фельдфебеля Лауса.

Тот в недоумении смотрит на нас, срывается было на крик, но спохватывается и на ходу бросает:

– Решили меня обставить, да? Ну, это мы еще посмотрим!

По его команде мы в седьмой раз затягиваем: «Эрика, мы тебя любим» – и, не замедляя шага, минуем массивный каменный мост, перекинутый через ров, вваливаемся на двор и видим колонну солдат, вооруженных котелками и кружками. Они выстроились в очередь у походной кухни с тремя огромными котлами.

По команде Лауса мы останавливаемся. Сейчас он гаркнет: «Разойтись!» – и мы рванем за котелками. Но наш мучитель заставляет поставить винтовки в пирамиду. Еще десять минут коту под хвост!

– Ладно, – наконец бросает он, – действуйте! Может, и вам чего достанется. И чтоб никакой свалки!

Мы соблюдаем порядок до двери оружейного склада, но за его пределами уже ничто не сможет нас удержать. Со всех ног несемся в казарму. Перепрыгивая через ступени лестницы, сбиваем с ног спускающихся солдат. Однако на своем этаже останавливаемся в растерянности. Никто не помнит наверняка, где живет. Носимся из одной комнаты в другую, отпихиваем друг друга, чертыхаемся, обмениваемся тума ками.

Счастливчики, сразу обнаружившие свои котелки, галопом пускаются вниз по лестнице. Какое свинство! Сметут ведь все, что осталось!

Наконец я нахожу свой ранец, хватаю котелок и кружку, бегу во двор и, сопровождаемый дружелюбным взглядом фельдфебеля Лауса, занимаю место в очереди. Вижу, что в одном котле еще кое-что осталось, и с облегчением вздыхаю.

Улучив момент, разглядываю товарищей. Вот Бруно Ленсен. Он уже получил свою порцию. Жует прямо на ходу. Фарштейн, Оленсгейм, Линдберг, Гальс следуют его примеру. Настает и моя очередь. Я протягиваю котелок. Повар опрокидывает в него черпак, а в крышку отваливает приличную порцию каши. Я усаживаюсь на скамейке неподалеку и набрасываюсь на пищу так, будто голодал годами. А вообще, неплохая стряпня! Попадаются кусочки мяса, чернослив, манка. Через пять минут от них не остается и следа.

Напитков, похоже, не предвидится. Как и все мои товарищи, я иду в умывальню и опрокидываю в себя три кружки ледяной воды. Заодно мою котелок.

Вечерняя перекличка проходит в большом зале. Капитан сообщает нам об успехах рейха. Уже восемь. После сигнала «Отбой» был исполнен хорал «Возблагодарим Господа нашего». Затем мы плетемся к себе, валимся на топчаны и сразу же засыпаем.

Так проходит мой первый день в Польше. Сегодня 18 сентября 1942 года.

Нас поднимают в пять. И так ежедневно в течение двух недель. Организуется устоявшийся быт с дежурствами по казарме, маневрами, учебными стрельбами. Каждый день форсируем озеро. Разумеется, не вплавь…

Вечером только и хватает сил повалиться на матрас. Черкнуть родным уже не в состоянии.

В стрельбе мне сопутствует успех. Раз пятьдесят я удачно бросил гранату.

Время от времени моросит. Занудный дождь говорит о скорой зиме? Но на дворе октябрь. Сегодня только пятое. Небо с утра чистое. Прохладно. Может, будет отличный денек. После завтрака отправляемся повзводно на маневры.

Не поем – не было приказа. Слышно только, как грохочут сапоги. Этот звук мне по душе. Разговаривать с кем бы то ни было не хочется. Я набираю полные легкие холодного воздуха. Здорово! Я даже не пытаюсь понять, почему испытываешь душевную бодрость после ежедневной изматывающей муштры. Навстречу шагает взвод, расквартированный в двенадцати километрах от нас, в местечке Кременстовск. Мы салютуем друг другу. Они идут, повернув головы налево, мы – направо. Не меняя построения, переходим на ускоренный марш, затем возвращаемся к обычной скорости, и снова на ускоренный марш. По возвращении в замок застаем здесь пополнение.

Все унтер-офицеры заняты новобранцами. Мы в ожидании стоим у входа. Но и через полчаса до нас по-прежнему никому нет дела. Тогда мы составляем винтовки в козлы и располагаемся прямо на плитах.

Я завожу беседу с лотарингцем. Получается забавная смесь французского с немецким. Так проходит утро. Удары колокола возвещают обед. Мы ставим винтовки в пирамиду на оружейном складе.

Уже полдень миновал. Так как никаких изменений в распорядок дня не поступило, Лаус объяснил нам, что у него сейчас тактические занятия, но не с нами, а с вновь прибывшими рекрутами. Прекрасно, просто великолепно! У нас мгновенно проснулась любознательность и жажда исследования. Мы поднимаемся на третий этаж, осматриваем местные достопримечательности, после чего карабкаемся по лестнице на чердак, а потом выбираемся на крышу, где пахнет летом.

Мы чувствуем себя как на пляже. Однако жара становится невыносимой. Скоро я, как и другие, отползаю в тень, а затем спускаюсь во двор и снова оказываюсь в обществе зануды лотарингца, который только и талдычит о том, с каким рвением он штудировал медицину. Сдалась мне его медицина! Отец собирался найти мне работу механика. Мы оба любим технику. А вообще, нет никакого смысла рассуждать о мирной жизни, когда тебя вот-вот отправят на фронт!

Хорошо бы научиться водить машину. А что, собственно, мешает? Мою просьбу принимают во внимание. И вот я уже испытываю удовлетворение, когда мне подчиняется сначала мощный мотоцикл, затем «фольксваген» и, наконец, «штей– нер», или армейский вездеход. Впечатление, будто я всю жизнь только и делал, что водил машины.

По-прежнему стоит прекрасная погода, но по утрам подмораживает. Весь день мы практикуемся в вождении легкого танка, предназначенного для использования в разведывательных подразделениях. Набиваемся в танк, как сельди в бочку. Носимся по пересеченной местности и не вываливаемся только потому, что то и дело проделываем акробатические кульбиты. Смеемся до упаду. Зато к вечеру из каждого получился заправский танкист. Мы до смерти устали, но довольны.

На следующий день с неослабевающим рвением принимаемся закреплять навыки, приобретенные накануне. Так хоть согреться можно. Но тут появляется Лаус и дает команду на построение.

– Сайер! – рявкает он.

Я делаю шаг вперед.

– Лейтенанту Штарфе нужен солдат, умеющий водить танк. Ты вчера, по-моему, отличился больше всех. Вот и иди готовься!

Отдаю честь и пускаюсь вскачь. Разве такое возможно?! Оказывается, я – лучший танкист взвода! В два счета одеваюсь и выбегаю во двор. Рванул в штаб, и оказалось – не напрасно. Лейтенант Штарфе уже ждет. Это худощавый, с угловатыми чертами лица человек. Настроен довольно дружелюбно. Говорят, в Бельгии он получил ранение, но остался в армии и теперь направлен сюда на должность инструктора. Беру под козырек.

– Вы знаете дорогу в Кременстовск? – спрашивает лейтенант и улыбается.

– Так точно, господин лейтенант.

По правде говоря, я не был уверен, что знаю. Мелькнула догадка: а не та ли это дорога, по которой иногда проходят отделения из какого-то отдаленного поселка? Мы еще пару раз встречались у перекрестка…