Он миновал голые поля, освобожденные от урожая, и вошел в лабиринт узеньких улочек. Город был не столь древен, как большинство городов на Марсе, но грязные камни стен были латаны-перелатаны: камень безнадежно проигрывал непрекращающуюся битву с сухим ветром и всепроникающей, всеразъедающей пылью. Улицы были почти безлюдны. Прохожие кидали на Фрэзера недружелюбные взгляды и спешили мимо, смуглые, с пылающими, как угли, глазами, в которых застыло бесконечное, безысходное отчаяние. Канал был их божеством, их отцом и матерью, их женой и ребенком. Они черпали свою жизнь из его черного лона, высасывали ее мучительно, каплю по капле. Они уже не помнили, кто высек в камне этот канал, тянувшийся на многие мили от ледяной полярной шапки через дно иссохшего мертвого моря, через пустыню и туннели, пробитые в недрах гор. Они только знали, что канал здесь, с ними, и не было хуже греха, чем пренебречь своим долгом блюсти чистоту канала. Жестокая, трудная жизнь — и все-таки они жили и радовались.
Факелов на улицах не было, но Фрэзер и так знал, где искать нужный ему дом. Изъеденная коррозией металлическая дверь неохотно отворилась в ответ на стук и мгновенно захлопнулась за его спиной, как только Фрэзер вошел.
Комнатка была крохотная, едва освещенная тусклым светом коптящей лампы. Несколько сучьев пылало в очаге, почти не давая тепла, но на стенах висели бесценные гобелены незапамятных времен и эпох.
Целитель Тор-Эш, без сомнения, процветал. Несмотря на изношенное платье, он был сытым и довольным; огромное брюхо и отвисшие щеки нечасто встретишь среди худых, изможденных марсиан. Он был колдун, прорицатель и знахарь и, пожалуй, единственный обитатель города, который выказывал хоть какой-то интерес к работе Фрэзера, правда, нельзя сказать, что дружеский.
После традиционного обмена приветствиями Фрэзер сказал, как в омут прыгнул:
— Мне нужна твоя помощь. Я подцепил какую-то болезнь…
Тор-Эш слушал. Глаза его смотрели внимательно и пронзительно, а улыбка, привычно игравшая на губах, словно жила своей собственной жизнью, не задевая лица. Потом исчезло даже ее жалкое подобие.
Когда Фрэзер закончил, Тор-Эш попросил:
— Повтори еще раз, медленней. Я не всегда понимаю твой марсианский.
— Но тебе известно, что это такое? Ты можешь сказать…
— Еще раз! — отчеканил Тор-Эш.
Фрэзер повторил все с самого начала, пытаясь не показать пожирающего его страха. Тор-Эш задавал вопросы. Четкие и конкретные вопросы. Фрэзер отвечал на них. Потом Тор-Эш умолк, и лицо его стало мрачным, тяжелым в пляшущих отблесках пламени.
Фрэзер ждал и чувствовал, как неистово бьется в груди сердце.
Наконец Тор-Эш медленно проговорил:
— Ты не болен. Но если не сделать одной вещи, ты непременно умрешь.
— Но это же просто бессмыслица! — взорвался Фрэзер. — Здоровый человек не теряет сознание ни с того ни с сего. И здоровый человек не умирает — разве что от несчастного случая.
— В некоторым смысле, — очень мягко и вкрадчиво ответил Тор-Эш, — мы невежественные люди. Но не потому, что мы не учились. А потому, что забыли уроки.
— Извини, я не хотел… Слушай, я пришел к тебе за помощью. Дело в том, что я не могу понять, не могу справиться с этим сам.
— Да. — Тор-Эш отодвинулся к окну, черневшему смутным пятном на фоне камня стены. — Ты размышлял когда-нибудь о канале? Не только об этом — о том великом множестве каналов, что опутывают наш Марс, словно гигантская сеть? Ты думал о том, как им удалось сделать это? Выстроить их? Сколько потребовалось машин, какие чудовищные силы ушли на то, чтобы продлить еще хоть немного жизнь умирающего мира? Мы — дети, потомки тех людей, которые спроектировали и выстроили эти каналы, но ничего не осталось нам от тех дальних предков, кроме конечного результата их труда, и теперь мы вынуждены рыться в канале голыми руками, выгребая оттуда песок, который наносит ветер.
— Я знаю, — нетерпеливо сказал Фрэзер. — Я изучал историю Марса. Но какое это…
— Много веков прошло, — продолжал Тор-Эш, как будто не слыша. — Народы и империи, войны и эпидемии и бесчисленные правители… Ученье. Наука. Рос и величие — а потом усталость и разрушение. Океаны ушли, схлынули, обратившись в пыль, горы обрушились, все ресурсы энергии истощены, высосаны до последней капли. Можете ли вы постичь, люди, явившиеся из молодого мира, сколько цивилизаций возникло и погибло на Марсе? — Он повернул лицо к землянину, — Вы явились сюда со своими грохочущими кораблями, своими диковинными машинами и наукой, ниспровергая наших богов, которые, как мы считали, сотворили лишь одну разумную расу во всей Вселенной — нас, марсиан. Вы смотрели на нас с презрением, свысока, как на отсталых и слабоумных, невежественных созданий, и все же вы тоже невежественны. Но не потому, что вы забыли то, что когда-то учили, а потому что еще не дошли до этой страницы учебника жизни.
Существует много разных наук, много разных видов знаний. Некоторые цивилизации Марса умели строить каналы. Были и другие, которые могли видеть без глаз и слышать без ушей, которые властвовали над стихиями и могли заставить любого умереть или жить по их воле. Они были столь могущественны, что люди Марса уничтожили их, стерли с лица планеты из страха перед ними. Теперь никто не помнит о той расе, но кровь-то их течет в наших жилах. И иногда рождается ребенок…
Фрэзер напрягся.
Тор-Эш невозмутимо закончил:
— Кочевники говорили о каком-то ребенке.
Фрэзер похолодел от ужаса. От напряжения спина у него покрылась холодной липкой испариной. Он даже не упоминал про Бишу! Как же Тор-Эш смог…
— Меня не интересует фольклор. Скажи мне только…
— В одном из племен поселилось зло. Несчастье. Когда ребенка увезли, зло тоже ушло. Теперь оно в твоем доме. Похоже, мать солгала. Дитя не умерло. Девочка у тебя.
— Колдовство и магия, — презрительно фыркнул Фрэзер. — Проклятия и трусость. Я думал, что ты умнее, Тор-Эш. — Фрэзер направился к двери. — Дурак я, что пришел сюда.
Тор-Эш стремительно подскочил и положил руку на щеколду так, чтобы Фрэзер не мог поднять ее, пока Тор-Эш не закончит.
— Мы невежественные люди, но мы не убиваем детей просто так, ради удовольствия. Что же до магии и колдовства… Слова — это просто слова; только факты имеют значение. Если ты хочешь умереть, это твое личное дело. Но когда ты умрешь и ребенок явится в город — это будет наше дело. Я пошлю кочевникам весть. Девчонка их, они сами должны выполнить долг, нам это совершенно не нужно. Однако пока они не прибудут на место, я велю взять твой дом в кольцо. Похоже, ты очень скоро умрешь. В племени были двадцать человек, которые разделили между собой твою болезнь, но ты — один, так что мы не можем рисковать.
На лице Фрэзера, вероятно, выразился панический, совершенно животный ужас, потому что Тор-Эш добавил:
— Это будет проделано гуманно. Мы ведь не испытываем к ребенку ненависти.
Он поднял щеколду и выпустил земного врача на узкую улочку.
Фрэзер повернулся и пошел в сторону пустыни. Достигнув распаханного поля, он вдруг бросился бежать. Он бежал быстро, но всадник все равно обогнал его, торопясь в пустыню, вдогонку за караваном.
Биша ждала его, сонная и встревоженная.
— Ты знаешь, где у нас запасы еды, — сказал Фрэзер. — Упакуй в вездеход столько, сколько влезет. И не забудь одеяла. Поторопись, мы выезжаем немедленно.
Он прошел в лабораторию Лихорадочно, но с предельной осторожностью, методично уничтожил результаты работы последних нескольких месяцев. Он с трудом поборол искушение отбросить этические соображения и выпустить вирусы в город. Зло. Суеверие. Легендарные колдуны, сказки о могущественных волшебниках-мудрецах. Ему доводилось читать старые фантастические книжки, написанные до эры космических полетов; на их обложках суровые безжалостные земляне попирали ногами невинных поверженных марсиан. Логика и логистика показали несостоятельность подобных фантазий. Реальность оказалась куда менее романтической. А жаль, со злостью подумал Фрэзер. Ему до чертиков вдруг захотелось попрать ногой какого-нибудь поверженного марсианина.
