Жители Кременчуга, покинув убежища, спешили обратно в свой город, в свои дома, и по всему городу гремели то там, то тут взрывы. Подрывались и дети, и женщины, и солдаты…
* * *
«Нас зовет Правобережная Украина!», «Даешь Днепр!», «Вперед за Днепр!» всюду лозунги и плакаты. Во всех газетах и в листовках читаем призыв нашей Родины.
И вот перед нами широченный Днепр. Тысяча сто метров ширины! Как будем переправляться? На соломенных снопах будем переправляться… Саженками, саженками вплавь через Днепр! Три часа будешь бултыхаться в воде, пока до того берега добултыхаешься. Да под огнем!.. Ну, Мансур, как? Опять судьбу пытать будем. А? Хорошо, если еще не вся твоя судьба израсходована. А если уже нет ее? Сколько смертей ты видел в упор?! Не иссякли золотые запасы в казне твоей судьбы?..
5 октября 1943 года ночью в районе деревни Власовки, чуть выше Кременчуга, наша 66-я гвардейская дивизия в составе 32-го гвардейского стрелкового корпуса начнет переправу с высадкой на острове Песчаном. Условное название острова «Каска».
Остров довольно большой — пять квадратных километров, совершенно плоский, на уровне с водой. Ни травинки, ни кустика. Серый мелкий песок…
Глядя с нашего левого берега еще днем на этот песок, я почему-то вспоминал, как зашел в Кременчуге в небольшую каменную церковь. Ее несколько раз пытались разрушить фашисты. Взрывали ее и поджигали. Все деревянное в ней сгорело, но церковь стоит целая. Во дворике той церкви я встретил старца.
— Кто вы, отец?
— Священник.
Мы присели и разговорились. Я упоминал уже, что я очень любопытен от природы ко всякому человеку.
Священник был не в ризе, а в ватной старенькой фуфайке и совсем не был похож на служителя культа. Интересно показалось с ним поговорить без этих обрядовых церемоний, в которых я не знаю толку.
А о чем поговорить? Еще в детстве я мельком слышал, что, мол, в Библии наперед написано, какие события должны происходить на белом свете. Мол, в писании предсказывалось все, что было и будет на свете, только непонятными словами. Ну, я для затравки и говорю:
— Если в Библии все предсказано, то уж наверняка предсказана эта вторая мировая война, а?!
— Да, да, мой сын.
Я удивился, что он не стал мне морочить голову никакими мудреностями — и бух ему самое главное, что меня волновало и мучило:
— А долго ли эта война продлится?
Уверен был, что уж тут-то он пожмет плечами. А он задумался, будто считая или припоминая, и говорит мне:
— Примерно этак сорок восемь месяцев…
Чем руководствовался священник, называя эти сроки? Конечно, не Библией. Я это понимал. Скорей всего ему подсказывала интуиция здравого смысла.
Теперь, сидя на нашем левом берегу Днепра, прицепившись мыслями к этой цифре 48, я считал-пересчитывал, и получалось, что если этой цифре верить, то Днепр — середина войны…
Пять дней — с 29 сентября по 4 сентября 1943 года — наша дивизия готовилась к форсированию Днепра. Каждый солдат стрелковых рот должен был соорудить себе «плавсредство». В плащ-палатку заворачивали снопы соломы и зашивали суровыми или простыми нитками. Получалась большая подушка. Испытывали ее на воде и убеждались, что за нее можно держаться в расчете не утонуть. Штопали свои вещмешки, пробуя их на воде…
Я плавал очень хорошо. Рос в Челябинской области на реке Миасс. Много и озер там: Тургояк, Енышко, Чебаркуль… Во всех озерах я купался и плавал на большие дистанции, кто дальше заплывет… Но поплавок и мне был нужен, так как не налегке поплывем, а при полном боевом.
У меня на ногах парусиновые сапоги. Очень плотно облегают ноги. Особенно когда намокнут. Автомат. Два диска. Две гранаты. Пистолет ТТ. Поплавком будет у меня служить вещмешок. Я его заштопал хорошо, смазал шпигом ржавым американским, набил свежей сухой соломой.
В ночь на 5 октября 1943 года в районе деревни Власовки мы начали переправу с левого берега Днепра на «нейтральный» остров Песчаный.
Остров этот разделяет Днепр на два рукава — левую и правую протоки. Наша левая протока — семьсот метров ширины, а правая, со стороны немцев, триста-четыреста. И вдобавок узкая протока, мелкая — по чей давно пробрались на тот край острова фашисты и подготовились встретить нас в хорошо укрепленных и оплетенных под цвет песка траншеях. Но мы еще не знали этого…
Спуск на воду — тихо, без шума и разом — все батальоны осуществили намеренно выше по течению, с поправкой на снос течением… Фашисты не обнаруживали себя пока ничем. В нашем батальоне я был назначен замыкающим. Вот уже никого не осталось на берегу из нашего батальона, и я вошел в холодную воду Днепра. Вода черная. Ночь тоже, хоть глаз выколи. На небе ни единой звездочки… Вообще-то, для переправы лучшего состояния в природе и не надо.
Поплыл. Тяжеловато, но плыть можно. Семьсот метров да плюс снесет метров четыреста… Ничего, выдюжу. Плыву. Прикидываю, что уже меньше половины расстояния осталось…
И в этот миг лопнуло небо, знакомо завыли мины и снаряды, полетевшие в нас с правого берега… Водопад обрушился на меня сверху вместе с поднятым вверх всем, что держалось на воде. Мои ноги натыкаются на всевозможные предметы — то на небольшие, то на что-то массивное и мягкое… На воде масса всякого крошева: щепы, обломков, тряпок, досок, палок… Поверхность, как ряской, затянулась соломой из разрываемых снарядами «плавсредств».
Вода, как в шторм, упругими ударами кидает меня из стороны в сторону. Это взрывы снарядов создают гидроудары со всех сторон. Вот меня взметнуло в воздух упругим водяным столбом, но тут же, падая обратно, я погрузился под воду, и мои перепонки острой болью ощутили сотню гидроударов от взрывов… Не г спасения ни на воде, ни под водой! Я вспомнил, как иногда мне приходилось глушить рыбу… Вот теперь сам в роли оглушенной рыбы.
Стараюсь грести сильнее и сильнее, чтобы успеть выбраться на остров, но меня ударами волн крутит во все стороны. То я начинаю плыть обратно к левому берегу, но, испугавшись его, скорей поворачиваю к правому. Острова я меньше боюсь, я ведь еще не знаю, что там засели фашисты… Правого берега тоже, хотя оттуда бьют сейчас сотни стволов фашистской артиллерии… Боюсь хватающихся за меня утопающих людей… Грех ведь большой бояться своих товарищей, которые, обезумев и нахлебавшись воды, хватают друг друга мертвой хваткой и вместе скрываются под водой… Утопающий подобен осьминогу, который бросается из засады на свою жертву, и никакими судьбами уже не вырваться из его клещей… Вот ведь страх какой!.. Плыву один, среди безумного хаоса и утопающих…
Но вот замечаю, как один солдат, часто опускаясь под воду, хватает ртом воздух: похоже, мог бы еще плыть, но обессилел. Как помочь бедняге? Я аккуратно приблизился и к его руке прикоснулся своим «поплавком». Его руки инстинктивно обвили вещмешок намертво, а я за спину чуть поддерживаю его. Он дышит часто, со стоном и неморгающими глазами смотрит на этот мир, как удто впервые видит его в своей жизни. Страшный был его вид.
Он уже отдышался и начал соображать. Я плыву рядом, слегка его подталкиваю. Он по слогам говорит мне:
— Спа-си-бо, друг!
Я обрадовался, что теперь он неопасен для меня, и тоже одной рукой взялся за вещмешок. Я плыву на спине.
Мой спасенный тоже ослабил хватку, стал держаться за мешок одной рукой, а правой начал грести. Странно и прекрасно устроен человек. Даже и в таком аду можно пережить минуты подлинного счастья. Я рад, что обрел товарища, что спас ему жизнь. Плывем и смотрим друг другу в счастливые лица…
Наконец мы почувствовали ногами дно и встали. Дно пологое. Вспышки взрывов освещают фигуры наших солдат, бегущих от берега в глубь острова. Моментальные вспышки высвечивают столпотворение… Взрыв! И снова взрыв! Песок встал вокруг меня дыбом и не хочет опускаться… Казалось, что тысяча доисторических ящеров пляшут на песке, распустив свои перепончатые черные крылья, которыми они ловят и навсегда поглощают людей… оглушительно хохочут, сверкая огненными глазами… Мы, маленькие человечки, мечемся между лап этих чудищ, ища спасения…
