КРОВАТЬ, ВЫСЫПАЛИ ЕЙ НА ЛИЦО МЕШОК ЦЕМЕНТА - КОГДА ОНА УМИРАЛА, КАВАЛЕРЫ ПРОДОЛЖАЛИ ВЕСЕЛИТЬСЯ / НА КНИЖНОМ АУКЦИОНЕ ПРОДАВАЛАСЬ КНИГА ДОВОЛЬНО РИСКОВАННОГО СОДЕРЖАНИЯ, КОТОРАЯ, КРОМЕ ТОГО, БЫЛА ПЕРЕПЛЕТЕНА В ЖЕНСКУЮ КОЖУ - ПО-ВИДИМОМУ, У ФОЛИАНТА НАШЛОСЬ НЕМАЛО ПОКЛОННИКОВ, ТАК КАК ОН БЫЛ ПРОДАН С МОЛОТКА ЗА 20 000 ФРАНКОВ / 19-ЛЕТНЮЮ ДЕВУШКУ ИЗБИВАЛИ ПЛЕТЬЮ, КАБЕЛЕМ ИЛИ РАСКАЛЕННОЙ КОЧЕРГОЙ, В ТО ВРЕМЯ КАК ЕЕ ТЕТЯ, СПОКОЙНО НАСЛАЖДАЯСЬ ЧАШКОЙ ЧАЯ, ДАВАЛА УКАЗАНИЯ СВОЕМУ

холодно и безразлично. Она даже не хмыкнула: когда ее руки стирали пыль, глаза смотрели на фигурку вполне спокойно. Только в уголках ее рта поигрывало что-то подозрительное. Моя жена принялась хохотать - хотя и не посмела повторить слова девочки. Затем, смахнув слезы, она сказала слегка испуганно: надо же! так глумиться над святыми вещами! Девочка задумчиво посмотрела мимо нее. Я вовсе не глумлюсь над Пустым Сердцем, сказала она. Но она становилась особенно недовольной, моя жена, когда кто-нибудь заболевал, выставляя свою болезнь напоказ и этим впрямую демонстрируя бренность плоти как таковой. "Ишь ты, заболел!" - произносила она с такой досадой, будто люди сами виноваты, что в них происходит поломка. Но больше всего ее возмущало, что о болезни вообще говорят вслух. Может быть, она смутно чувствовала, что жизнь - как ее самой, так и ее окружения - это не более чем глупейший спектакль, разыгранная на сцене комедия. Она втайне догадывалась на сей счет, хотя ей вовсе не хотелось догадываться. Каждый, с ее точки зрения, обязан был двигаться по сцене так, как если б на ней не громоздилось никаких декораций и не висело никаких занавесов. Каждый обязан был делать вид, что он бессмертен. А если кто признавался, что болен, тот проваливал идущую постановку. Она действительно ничего не понимала в этом загадочном и хрупком механизме, скрытом под кожей. Она ничего в нем не понимала, но и не желала, чтобы этот вопрос обсуждался. По правде говоря, она считала безответственным и даже развратным, когда при ней заводили разговор о каком-нибудь (спрятанном в слизистотканом мешке) телесном органе. После таких разговоров она только пожимала плечами. Его почки? - переспрашивала она. - Почем ты знаешь, что у него действительно есть почки и что они болят? Хуже всего было, когда дело касалось органов размножения. Даже об органах обмена веществ, с ее точки зрения, рассуждать было неприлично, а уж если разговор касался органов репродукции, она и вовсе поджимала губы. Ей действительно не хотелось верить, что скелет является просто каркасом, внутри которого подвешены органы, а слизистые оболочки и кожа - лишь мешками, которые соответственно эти органы и каркас оборачивая, функционируют как защита. Для жены существовала только наружность: только глаза и рот были "настоящими органами", все остальное возникало лишь в затхлой фантазии больного. Она считала само собой разумеющимся, что человек и должен заболеть, если он все время рассуждает о подобных вещах. Живя рядом с ней, я даже чувствовал, как жидкость из желчного пузыря капает слишком медленно

СУПРУГУ / 20 МОНАХОВ, ВНЕЗАПНО ЗАСТИГНУТЫХ В СВОЕЙ ОБИТЕЛИ ПОЖАРОМ, ОТКАЗАЛИСЬ ОТ КАКОЙ-ЛИБО ПОМОЩИ И СГОРЕЛИ ЗАЖИВО ПОД ПЕНИЕ ДУХОВНЫХ ГИМНОВ / В НОЧЬ НА СУББОТУ БЫЛ НАЙДЕН ТРУП НЕИЗВЕСТНОЙ ДЕВУШКИ, НА КОТОРОМ НЕ ОБНАРУЖИЛОСЬ СЛЕДОВ КАКОГО-ЛИБО НАСИЛИЯ, ДВОЕ МУЖЧИН ПРИЗНАЛИСЬ, ЧТО ИХ СОСЕДКА ПОПРОСИЛА ИЗБАВИТЬ ЕЕ ОТ ЛЕЖАЩЕГО В ДОМЕ ТРУПА, ОНИ ЗАВЕРНУЛИ ЕГО В ОДЕЯЛО И ВЫНЕСЛИ НА УЛИЦУ, ГДЕ ОН И БЫЛ ЗАТЕМ ОБНАРУЖЕН, ПОСЛЕ ЭТОГО СОСЕДКА ПРИЗНАЛАСЬ, ЧТО 10 ДНЕЙ НАЗАД РОДИТЕЛИ

или, например, как мой (слишком малочисленный) состав красных кровяных телец отчаянно защищается от превосходящего корпуса белых. Каждой весной и осенью я заболевал ото всех этих жидкостей, которые буквально вскипали в моих железах, чтобы дать мне новую жизнь, то есть подтолкнуть ближе к смерти. Каждую весну у меня была лихорадка, и каждую осень мне приходилось еле живым доползать до постели. В такие периоды, невероятно раздражаясь, моя жена хлопала дверями гораздо громче обычного. Но однажды и с ней что-то произошло: она стала как-то испуганно озираться... хотя это продолжалось недолго. А вскоре она опять сделалась раздражена, даже разъярена. Ее ярость касалась, по сути, меня, но как-то бессловесно распространилась на всех окружающих и наконец, набрав обороты, обрушилась на ее мать. То есть, когда жена занемогла, она бессознательно возвратилась к тому источнику, из которого возникла, словно упрекая свою мать в том, что та породила нечто очень даже смертное. За три года моего с ней брака ни один врач не переступил порог нашего дома. Я ненавидел врачей, этих белых макак науки, этих воняющих эфиром и гноем пастырей новой веры. Я их ненавидел за то, что они, борясь с недугами исключительно технически, то есть вводя сыворотки, переливая кровь, иссекая телесные части, не позволяют человеку умереть, как любому больному зверю. Я их ненавидел за то, что они были, в сущности, ядром, божествами, миссионерами - и одновременно рабами - всей этой чудовищной цивилизации. Они были мне ненавистны еще и тем, что я, наверное, хотел бы прожить свою жизнь маленьким боязливым дикарем, робко бродя по лесным полянам, - о, дикие анемоны! - и я чувствовал отвращение к тем, кто все ближе подступал к моей поляне, чтобы понастроить на ней своих жилищ, монастырей, госпиталей и казарм, а что может быть мерзопакостней, чем их лазареты, казармы, узилища и святые обители!.. Моя жена не столько ненавидела этих ученых макак, как просто боялась их. Для нее они всегда оставались факирами (чудодейства которых, с моей точки зрения, зиждутся исключительно на шарлатанстве и магии самого подозрительного свойства). Время от времени она слышала об этих ученых мужах, вырезающих яичники или достающих камни из почек, и отождествляла их с ярмарочными фокусниками, которые извлекают из цилиндра кроликов и демонстрируют разного рода смертельные номера. А поскольку для нее яичники, например, являлись всего лишь разновидностью сомнительных, ловко спрятанных в цилиндре кроликов, то, естественно, она избегала ученых мужей. Она не крестилась, когда слышала имя дьявола, но старалась по возможности не встре