Все поведение не в меру "доброго" главнокомандующего определялось указаниями его властолюбивой супруги. Не было дня, чтобы Фан-дер-Флита не одолевали петербургские немцы, с которыми он как истый петербуржец, водил хлеб-соль еще в мирное время; все они успевали до приема заручиться благосклонным отношением всесильной генеральши и ехали на Дворцовую площадь, заранее уверенные в успехе.

Большая часть этих состоявших на русской службе людей немецкого происхождения значилась в списках подозрительных по шпионажу лиц и стремилась, используя старые связи с главнокомандующим и его супругой, избегнуть репрессий и высылки.

Недостатка в людях, занимавшихся в Петрограде борьбой с немецким шпионажем, как будто не было. Кроме подчиненного мне контрразведывательного отделения штаба 6-й армии, которым руководил подполковник Риттих, с немецкой разведкой боролся и начальник контрразведки штаба Петроградского военного округа генерал-майор Тяжельников, мой бывший однополчанин по лейб-гвардии Литовскому полку.

Вялый и безвольный Тяжельников, словно оправдывая свою фамилию, был тугодумом и мало годился для той сложной и рискованной работы, которую ему поручили. Руководимая им контрразведка ходила вокруг да около шпионских организаций и отдельных германских агентов, но расправиться с ними не решалась. Не очень углублялся Тяжельников и в далеко идущие связи немецкой разведки. Ничем, кроме обширного списка лиц, заподозренных в связях с германским генеральным штабом, не мог похвастаться и Риттих. Получалось по пословице - у семи нянек дитя без глазу, - настоящей борьбы с неприятельским шпионажем в Петрограде не велось. А ведь отсюда, из столицы, направлялась вся шпионская подрывная работа.

Просматривая представленный мне подполковником Риттихом пространный список, пестрящий фамилиями известных и влиятельных в столице людей, вроде близкого ко двору Экеспарре{17}, крупного коммерсанта Шпана{18} и т. п., я везде видел меланхолическую отметку: "Продолжать наблюдение".

- Почему же вы не предпринимаете никаких сколько-нибудь действенных мер? - недоуменно спросил я Риттиха.- Хотя бы в отношении тех, чья причастность к шпионажу уже доказана?

- Видите ли, ваше превосходительство,- замявшись, не сразу ответил подполковник,- его высокопревосходительство генерал Фан-дер-Флит настолько добр, что его ничего не стоит уговорить. И каждый раз, когда мы пытались выслать уличенного в шпионской деятельности петербуржца, заподозренный или его близкие являлись на очередной прием к главнокомандующему, и он тут же приказывал не начинать дела...

Разобравшись в имеющихся у контрразведки материалах, я, помня о поддержке, обещанной мне верховным главнокомандующим, решил не обращать внимания на выживающего из ума Фан-дер-Флита и действовать так, как этого требовала моя совесть.

По мере моего нажима на заподозренных в шпионаже лиц Фан-дер-Флит все чаще выслушивал жалобы на мой скверный характер и излишнюю подозрительность. Не раз генерал с необычной для его возраста прыткостью заскакивал во время штабного своего приема в мой кабинет и выговаривал мне за самоуправство и за то, что я возбуждаю против штаба армии чуть ли не весь петербургский "свет". Я твердо стоял на своем и, пользуясь тем, что начальник штаба армии непосредственно отвечает за состояние разведки и контрразведки, продолжал аресты и высылки шпионов.

Едва ли не самый большой скандал вызвала высылка гофмейстера двора фон Экеспарре.

Дредноутам, составлявшим основу Балтийского флота, необходим был выход в открытое море. Германские подводные лодки, проникавшие в Финский залив, делали прямой путь опасным. Поэтому вдоль южного берега был проложен секретный фарватер, безопасный от неприятельских мин.

Контрразведка, однако, установила, что каждый раз, когда наши корабли направлялись по этому фарватеру, кто-то сигнализирует об их выходе немцам. Световые сигналы подавались с северной оконечности острова Эзель. Дальнейшее расследование показало, что сигнализацией занимаются служащие расположенного в этой части острова имения действительного статского советника Экеспарре.

Вдоль берегов Финского залива начали курсировать два специально наряженных катера. Немного спустя сигнальные посты в имении Экеспарре были ликвидированы, а сам он под надежной охраной отправлен в Сибирь.

22 июля было тезоименитство вдовствующей императрицы Марии Федоровны, вдовы Александра III. Во дворце состоялся торжественный выход; во время его и хватились Экеспарре.

На следующий день ко мне приехал начальник канцелярии вдовствующей императрицы генерал-лейтенант Волков и спросил, не знаю ли я, где находится бесследно исчезнувший из столицы член Государственного совета Экеспарре?

- А вы почему, ваше превосходительство, спрашиваете меня об этом? делая недоуменное лицо, осведомился я.

- Да изволите ли видеть, ваше превосходительство,- смущенно сказал Волков,- он ведь немец, а о вас в один голос говорят, что по отношению к ним вы зверствуете чрезвычайно...

- А что я, по-вашему, должен делать с немецкими шпионами? - не выдержал я.

- Да какие там шпионы, ваше превосходительство,- сказал Волков, делая большие глаза,- это все вашим офицерам мерещится - шпион да шпион. Экеспарре, должен вам доложить, отлично воспитанный человек и вхож к ее императорскому величеству...

Я вызвал в кабинет Риттиха и приказал ему в присутствии генерала Волкова повторить обвинения, предъявленные арестованному.

- Что вы, что вы, ваше превосходительство, это все напраслина,запротестовал Волков, и я понял, что не сумею переубедить ни двор, ни даже этого выслуживающегося генерала.

Еще скандальнее была история барона Пиляр-фон-Пильхау.

Войска 6-й армии и организованного в августе 1915 года Северного фронта в основном располагались на территории Прибалтийского края. Немецкие бароны, владевшие исконными латвийскими, эстонскими и литовскими землями, мечтали о присоединении безжалостно эксплуатируемого ими края к Германии и в связи с продвижением германских войск в глубь России деятельно готовились к "аншлюссу"{19}.

Заинтересовавшись подозрительной деятельностью прибалтийских баронов, в подавляющем большинстве своем причастных к шпионажу, контрразведка натолкнулась на выходящее из ряда вон обстоятельство: оказалось, что в губерниях Курляндской, Лифляндской и Эст-ляндской наряду с русской администрацией существует и тайная немецкая, возглавляемая бароном Пилярфон-Пильхау, тайным советником и членом Государственного совета. Было установлено, что в случае оккупации края созданная бароном администрация будет хозяйничать до тех пор, пока Прибалтика окончательно не войдет в состав Германской империи.

Организация барона Пиляр-фон-Пильхау была настолько законспирирована, что контрразведке удалось расшифровать далеко не всех ее сотрудников, работавших одновременно и в официальных правительственных органах. Но зато агенты контрразведки установили причастность к шпионажу многих выявленных ими тайных сотрудников барона.

По докладу контрразведки фронта я, пользуясь предоставленными мне правами, начал ликвидацию этого шпионского и сепаратистского гнезда. Разоблаченные шпионы были переданы судебным органам, по самой организации был нанесен сокрушающий удар. Был предрешен и вопрос об аресте самого барона.

Опереточный главнокомандующий был к этому времени освобожден от должности, вместо него армию принял снова вернувшийся в войска Рузский, и я полагал, что теперь никто не будет мешать мне бороться с сиятельными немецкими шпионами.

Неожиданно Рузский вызвал меня к себе. Я вошел в знакомый кабинет и увидел развалившегося в кресле рыжего немца с угловатой, словно вытесанной топором, головой. Николай Владимирович не только не казался задетым вызывающей позой посетителя, но с преувеличенной любезностью разговаривал с ним.

- Знакомьтесь, Михаил Дмитриевич,- сказал мне Рузский, не очень торопливо закончив разговор с неизвестным.- Это - член Государственного совета, барон Пиляр-фон-Пильхау{20}.