Но теперь перед ней был другой Бенджамин. Этот человек, покачивавшийся от усталости и алкоголя, сжимал ее так, будто она вот-вот растворится и растечется у него меж пальцев, и против него у нее никакой защиты не было.

— Бенджамин, отпусти меня. Тебе уже давно пора спать.

— Не мог заснуть. Слушал-слушал этого твоего кичливого ублюдка, а потом не выдержал и пришел сюда, чтобы надраться как следует. Выпил две полные… — Он усмехнулся, глядя на нее сверху вниз, и она смогла лишь поднять руку и погладить его колючий воинственный подбородок.

— Ох, Бенджамин. Кто-то должен тебя уложить, но я одна вряд ли это сумею. Может, Перл?.. — Она зачем-то огляделась вокруг. В этом крыле дома вообще было пусто. — Нет, с Перл не выйдет, — пробормотала она. Крохотная экономка наверняка уже храпит в своих апартаментах.

— Не бойся, с тобой старина Бенджамин! Я тебе помогу. Как думаешь, вдвоем мы со мной справимся? — мрачно вопросил он. За эти несколько минут его речь стала еще более невнятной.

— Нет, я так не думаю! Тащить тебя вверх по такой лестнице — это все равно что вальсировать с бизоном! — Она засмеялась; смех ее был похож на рыдание. Она почувствовала себя обреченной, когда попыталась его поддержать, внезапно обняла его обмякшее тело и прижалась к нему.

— Тогда на тахту. Может, хоть туда доберемся. Ты, солнышко, просто свали меня на нее и иди спать… Я буду в порядке… — Он снова опустил голову ей на макушку. Его овеянное запахом виски дыхание разметало ей волосы, окутало теплом, и она закрыла глаза, отчаянно борясь с мучительным и непреодолимым приступом любви к нему.

Все было тщетно! Она любила его теплого, разгоряченного солнцем, пахнущего лошадьми и коровами, любила одетого в тонкие белые слаксы, которые были на нем, когда он по-свойски вел себя в доме другой женщины. Она любила ощущения, которые он давал ей… Она любила его таким, как сейчас: в сбившейся рубашке, с взлохмаченными волосами, пахнущего виски и едва стоящего на ногах.

Совместными усилиями они кое-как пересекли тускло освещенную комнату и приблизились к длинному кожаному дивану. Челис оперлась ногами о край и изготовилась направить тяжелое тело Бенджамина так, чтобы он упал в более или менее горизонтальном положении. Но тот внезапно сам опустился на подушки и опрокинул ее на себя.

— Бенджамин! — прошептала она, упираясь локтями ему в грудь. — Дай мне встать!

Не долго думая, он развел ее локти в стороны, так что она шлепнулась лицом прямо ему в грудь, потом обвил ее ноги своими.

— Бенджамин! — бессильно выдохнула она. Он чудесным образом трезвел на глазах. Лениво ухмыляясь, он одной рукой провел сверху вниз по ее спине, плотнее прижимая ее к себе. Она смотрела на него, едва удерживая голову на весу, и, когда силы иссякли, он аккуратно уложил ее к себе на плечо.

— Ну, ну, радость моя, не надо так дергаться. Я не собираюсь тебя обидеть — ни за что на свете! — Проворковав это ей на ухо, он на некоторое время затих, лишь тяжелое дыхание нарушало безмолвие глубокой ночи. Заснул? Неужели? Господи, да теперь все возможно! Она только что доказала это своим сумасбродным поведением.

Внезапно он ожил. Его руки были повсюду: та, что в волосах, пригибала ее голову к его губам; та, что на спине, дрожа, плотнее прижимала ее к его возбужденному телу. Наконец он прижал ее рот к своему, но она упрямо стиснула губы.

— Открой же, черт возьми, — проворчал он, стискивая ее подбородок. На этот раз в его скрипучем голосе не было и намека на пьяный лепет: он коротко и ясно приказывал ей его поцеловать. — Поцелуй меня, как бы по-настоящему. Поцеди меня, как раньше. Черт побери, Челис, в тебе живет настоящая, живая женщина, и я хочу, чтобы она появилась снова! — Его пальцы скользнули вниз, к узлу на ее поясе. — Ну пожалуйста, Челис, — прошептал он прямо ей в рот.

Вот и опять просительный тон. Как будто для него это имеет значение. Как будто она для него имеет значение.

— Бенджамин, пусти меня, — взмолилась она, сумев наконец увернуться.

В борьбе, которую она вела с ним — а скорее, даже с собой, — появились первые потери. Он попытался раздвинуть ее губы, а когда это не удалось, зацепил пальцем нижнюю губу — проверить, плотно ли стиснуты зубы.

— Откушу, — предупредила она и, к своему ужасу, почувствовала, что его тело затряслось. Она застыла, подозрительно прислушиваясь. — Бенджамин, ты что, смеешься?

И когда послышался тот самый глубинный смех, который ее давно уже покорил, она сдалась.

— О, Бенджамин, — простонала она и стала смеяться вместе с ним, не имея ни малейшего понятия, отчего они так веселятся. Смех незаметно перешел в плач, и она, уткнувшись ему в шею, залилась слезами, которые, смешавшись с его потом, превратились в соленый эликсир. Он обнял ее и стал успокаивать, шепча нежные слова и щекоча губами то щеки, то мокрые глаза.

— Радость моя, цапелька ты моя белая, кактусенок ты мой колючий, не надо, не плачь.

— Я не плачу, — всхлипнула она и, шмыгнув носом, стала ощупывать его бедра в поисках кармана с носовым платком. Он услужливо повернулся и толкнул ее при этом своим задом, что возымело немедленный эффект. Утирая лицо белым квадратным куском ткани, она безуспешно пыталась отодвинуться подальше. Рука Бенджамина удержала ее за спину, потом спустилась вниз и стала медленно поглаживать округлости ее ягодиц, едва прикрытых тонким шелком, пока в ней не воспламенились все нервные окончания.

— Иди ко мне, детка, — мягко скомандовал он и усадил ее на себя верхом.

— Нет, Бенджамин, не надо, пожалуйста. Я не хочу. — Едва шевелившиеся губы шептали одно, а тело ее действовало совсем по-другому, она устраивалась на нем поудобнее, смыкая бедра вокруг его боков в сладострастном объятии. — Нет, Бенджамин, нет, нет, нет, — говорила она нараспев, стаскивая с него брюки.

— Да, любовь моя, да, да, да, — вторил он ей, поглаживая нежные ложбинки и хрупкие кости ее плеч.

Потом он провел ладонями по ее рукам, и свободное кимоно, легко соскользнув, обвилось вокруг ее бедер. Тогда он нежно стал пробираться обратно вверх, по крайне чувствительной внутренней поверхности ее рук, и, добравшись до конца, повернул внутрь, где его уже ждали истомившиеся грудки. Плоскими ладонями он медленно провел по их распухшим вершинкам и этим послал позывные по всему ее телу.

— Ты прекрасна, как лунный свет, Челис… как неземная принцесса из льда, которая спустилась сюда, чтобы мучить меня. — Руки Бенджамина колдовали над ее телом, раскрывая тайны, спрятанные от нее самой и ждавшие искусного мага, который вызволит их прикосновением волшебной палочки.

Он еще немного возбудил ее, почти доведя до безумия, и, когда она поняла, что вот-вот взорвется от связывающего их искрящегося напряжения, подобного электрическому разряду, она почувствовала, как он приподнял ее и невыносимо медленно опустил на себя.

Словно во сне, Челис во всем слушалась его, безвольно повинуясь малейшему приказу его умелых рук, пока он наконец не отпустил поводья и не позволил ей принять собственный темп. К тому времени она давно уже миновала ту точку, где еще можно было остановиться.

Бенджамин ее подбадривал, направлял, и она безотчетно двинулась в ту сторону, куда ведет только чистый инстинкт. И он ее не обманул.

Прошло много времени, прежде чем Челис с трудом оторвала голову от твердой подушки его плеча. Щека была мокрая — от слез или от напряжения, а может быть, и от того, и от другого. Кончиком языка она прикоснулась к горлу Бенджамина и с наслаждением ощутила его солоноватый вкус. Он не шевельнулся. Дыхание его выровнялось и все тело стало равномерно вздыматься вместе с ней.

Она осторожно села. Он что-то пробормотал, и она замерла, спустив одну ногу на пол, но он не проснулся. Для верности она прошептала его имя. Ответа не последовало. Бессонная ночь все-таки сказалась, хоть он днем и вздремнул. С тех пор как Уолт и Челис зашли сюда после завтрака, содержимое бутылки на письменном столе существенно не уменьшилось, так что много выпить он не мог.