- Я не отпущу тебя. - Пробормотал мой мальчик, прижавшись к моему боку и устроив свою лохматую голову на моем плече.

И потом сразу уснул, не разжимая обнимавших рук и ног. Впервые на моем плечсе, по-детски посапывая, спал мужчина, который только что любил меня. Был ненасытным, неутомимым, дерзким, нежным.

Оставаясь возлюбленным, он превратился в дитя, всколыхнув во мне бездны материнской нежности. Я осторожно перебирала мягкие длинные пряди, упавшие на широкий лоб, подняла их с висков, открыв обтянутую молодой гладкой кожей скулу, и тихонько коснулась кончиками пальцев шершавого подбородка, уже покрывшегося отросшей щетиной. В комнате было темно и холодно. Рядом тикали невидимые часы, сквозь незашторенную часть окна пробивался со двора тусклый свет фонарей, за стеной знакомые позывные возвестили о начале российских "Вестей". Боясь повернуться, я осторожно натянула на плечи Юла мягкий мех, пахнущий талым снегом и с нарастающим аппетитолм принюхалась - где-то наверху или внизу жарили картошку с луком. Мой рот наполнился слюной - я вспомнила, что утром смогла проглотить лишь чашку кофе. Он тоже был голоден, этот чувственный младенец, утомленный и усыпленный любовью. Я решила, что смогла бы встретить его пробуждение вкусным ужином, если бы мне удалось отыскать хоть что-нибудь - завалявшуюся картошку или стакан риса. Но едва мое плечо шевельнулось, стараясь незаметно высвободиться, он сильнее прижался ко мне, стиснув в объятиях.

- Не отпущу, - пробормотал тихо, но грозно. А потом добавил. - Ты. наверно, совсем голодная.

Сел, кутаясь в плед, щелкнул кнопкой настольной лампы и присмотрелся ко мне, щурясь от света.

- Опусти абажур. - Попросила я, испугавшись внезапного перехода от блаженного безумия к убогой реальности.

Я лежала в чужой комнате - тесной и неопрятной. Окно, едва задернутой обвислой шторой - синие букеты на серо-коричневом фоне, заваленный бумагами и книгами подоконник, несколько книжных полок, поставленных друг на друга, и гора перевязанных веревками картонных коробок. Со спинки единственного стула свисало банное полотенце, футболка и раскинувшая беспомощные рукава одеванная рубашка. На вытертом щербатом паркете валялись сброшенные нами вещи - в такой же тесной неразберихе, как провели эти часы их хозяева.

- Мне нечем тебя покормить. - Он говорил так, будто страдал от зубной боли - едва разжимая чуть вспухшие губы.

- Пойди-ка ко мне! Ниже, ниже! - Я притянула к себе его голову и удивленно присвистнула.

Вот это да! На нижней губе моего мальчика начинало синеть удлиненное пятно - след моего поцелуя. Обычно такие "сувениры" получает женщина. Но разве в этой встрече было хоть что-то обычное? Разве обнаженная ведьма со спутанными волосами и животной страстью в глазах - это я?

Юл быстро разгреб кучу одежд на полу, натянул свитер и джинсы, и бросил мне мое имущество.

- Одевайся быстрей, здесь жуткий холод... Я не буду провожать тебя.

Я долго копалась в белье, не справляясь с охватившей меня дрожью. Он выгонял меня. Полностью одетая, в жакете и сапогах, я стояла в прихожей, глядя на спину Юла, сгорбившегося на стуле. Я звякнула дверной цепочкой, пытаясь открыть замок. Он вскочил и захлопнув дверь, прижал меня к себе. Темные глаза горячечно сверкали под нахмуренными густыми бровями.

- ты все знаешь, скажи, - к этому можно привыкнуть?

Я поняла, о чем спрашивал Юл - о разрывающей душу боли - боли разъединения. Она пронизывала сразу же. как только тело, нашедшее покой и блаженство в единстве со своей половиной, отрывалось, становясь потерянным, одиноким, беспомощным.

- С этим нельзя смириться. Но привыкнуть... Мы ведь знаем, что проходит все. - Я долго смотрела в его глаза. пока он не понял то, что не хотел понимать.

Когда он понял - расхохотался. Это был смех бунтаря, презирающего смирение. "Поверщенный Демон" Рубенса за мгновение до того, как распасться в хаосе тревожных цветовых пятен, изломанных беспомощных линий. Хохотал на цветущей Земле, которой возменчтал обладать.

Глава 25

В ту ночь, я, кажется, не спала. Наверно, у меня был жар - мертвящий озноб сменялся душным банным жаром, полным страхов и желаний.

Я крепко уснула утром, не заметив, как ушел Сергей... Половина второго! Вскочила на ноги и тут же села от поплывшего в глазах черного тумана. На градуснике оказалось около 38. Плохо соображая, что делаю, я проглотила растворимый аспирин и позвонила Юлу. Трубку не подняли. Наверно, он тоже ещё спал. Я стремительно оделась, сунула в пакет из холодильника что-то съестное и выбежала во двор. Во всяком случае, мне так казалось. Юл, дежуривший у гаража, увидел нетвердо ступающую, словно пьяную женщину, сильно качнувшуюся на ступеньках подъезда. Он не посмел наброситься на меня у самого дома, кивком головы показав, что будет ждать меня за углом. Но мне удалось сделать лишь несколько шагов.

...Ах, как чудесно болела я на диване Юла, укутанная в его футболки и свитера! Уложив меня, он поцеловал в лоб, вернее. коснулся его губами (так делала всегда мама, чтобы определить жар), и попросил:

- Вздремни минут десять, девочка...

Я не дремала - я играла звуками жтого слова: "девочка"... Девочка, девочка, девочка... Это я - девочка моего Юла!

Вернувшись, он торжественно распаковал большую коробку и включил в сеть новенький решетчатый обогреватель. На лбу умного прибора зажглась красная лампа, а вскоре раскалились докрасна спрятанные под сеткой спирали. Повеяло горелым маслом. теплом, уютом, домом. Я пила чай с лимоном вприкуску с таблетками "колдрекс", а потом на кухне запахло изумительным пиршеством, зашкворчало, зашипело... Я почувствовала, как растворяюсь в особом блаженстве заботы. исходящей от моего мальчика. Он появился с подносом, уставленном тарелками и чашками. Повязанный по узким бедрам цветным полотенцем, с волосами, схваченными сзади резинкой, и в очках с круглыми, как на портретах Белинского, стеклами. а потом на столике, пододвинутом к дивану, расположилась сковорода с ломтями поджаренного бородинского хлеба. У нас было роскошное пиршество - сыр, паштет из утиной печенки, вкуснейшее молоко. подогретое с медом, и даже вино - горячий, благоухающий лимонными ломтиками кагор.

- Ты разбогател. Как все быстро вышло... Или я давно болею?

- Ты уже выздоравливаешь. Сегодня утром, прогуливаясь в твоем дворе, я хотел убить обвешанную бриллиантами старушку, заимствовав идею у Раскольникова. Но потом прогулял трех её собачек и заработал деньги. твой телефон не отвечал, но я видел. как вышел из подъезда твой муж - у него было спокойное лицо.

- Откуда ты знаешь Сергея?

- Я давно обхаживаю твой дом, девочка.

На этот раз "девочка" прозвучало с блатной бравадой - Юл разыгрывал авантюриста.

- А у меня в машине целый пакет с едой. Даже не знаю, что там. Ну-ка. тащи его!

- Разве тебе чего-то не хватает? Не надо, Слава, сегодня я - твой мужчина. Поверь.я действительно никого не грабил, чтобы накормить и согреть тебя. У меня была от отца одна книга, которую очень хотел получить мой сосед. Вот и все. Что-то совсем не интересное про Юлия Цезаря. А у него кобель - мой тезка.

- Мне не хватает только тебя. Скорее сядь рядом! Нельзя же уходить так далеко - этот стол - как океан!

Юл сел рядом на диван и я прижалась к нему, слыша, как учащает удары его сердце. Юл отстранился:

- Не соблазняй, ты сегодня больна.

- Да, очень серьезно больна. И мне срочно требуется операция. С общим наркозом твоих поцелуев...

...Мы провели под сбившимися пледами и одеялами неведомое время. Бескрайнее море поцелуев, бездна ласк поглотили нас. И в этой вселенной нашей любви, казалось, не было ничего, что могло бы хоть когда-нибудь надоесть, пресытить, утолить...

Странно, но и у бесконечности есть предел. мы отпустили друг друга, отдав себя на растерзание холоду и сомнениям.

"Боже, что я делаю, что?.. У меня есть дом, муж... Сережа" Господи... что это? Что?" - Я сидела, раскачиваясь, сжав руками голову, и тихонько поскуливая. как человек, сраженный обстинентным синдромом. Власть наркотика иссякла - обессиленный организм подмяла под себя "ломка".