Не только Цветков - Белугин, Суглиньев и ещё многие другие мужчины узнали о Светлане и о себе то, о чем даже не догадывались. Бедный Суглиньев, который накануне убийства сделал Светлане шестнадцатое предложение, сказал, что, если бы она его наконец приняла, он отнес бы её в загс на руках, а все, что здесь, в суде, рассказывают про Свету - неправда.

Для многих в эти дни земля начала вертеться в другую сторону.

Для Цветкова, пожалуй, нет. Конечно, он был изумлен. Но вскоре изумление сменилось насмешкой над собой. Выступал он очень убедительно, вину не признал, а доказать, что он никого не убивал, ему было важно по особой причине. Однажды он сказал адвокату: а вдруг в суд придет Светин сын? Как я ему в глаза смотреть буду? Он ведь не знает, что я не виноват. За всю жизнь это был первый ребенок, которому он оказался нужен.

Он оборонялся, но за жизнь не дрался. И было видно, что все происходящее ему в тягость. Что-то сломалось.

Защищали Олега Цветкова адвокаты Московской городской коллегии Таисия Лемперт и Владимир Щукин.

Первым делом допросили Белугина.

Он подтвердил показания, которые давал на предварительном следствии. Да, он опознал Цветкова как человека, выходившего в тот день из подъезда Светиного дома.

Интересно, сказали адвокаты, разве можно с расстояния 40 метров рассмотреть лицо незнакомого человека?

После некоторого замешательства Белугин признал, что нельзя.

Стали разбираться с одеждой.

- Вы не дальтоник? - спросил его адвокат Щукин.

- Нет.

Стало быть, ошибка вышла. В тот день Цветков был в красной рубашке, а Белугин сказал - в синей.

Потом стали выяснять: на основании каких признаков он вообще опознавал Цветкова? По общим очертаниям фигуры. В день убийства Лакиной Цветков был в парикмахерской, и там после стрижки ему уложили волосы, а в день опознания они были грязные и прилизанные. Выходит, издалека... В конце концов Белугин произнес: да я сразу сказал следователю Борискину, что не смогу опознать Цветкова. А он сказал - надо опознать.

Так из арсенала обвинения было изъято первое важное доказательство вины Цветкова.

Теперь пришел черед Василия Гаврилова.

Его допрос адвокаты провели виртуозно. А начали с ничего не значащих пустяков: когда вы обычно встаете, долго ли умываетесь, сколько времени уходит на завтрак... Так, слово за слово, Гаврилов признал, что Цветков приехал к нему не позднее половины одиннадцатого, и в руках у него была не плотно набитая сумка, как того требовалось милиции, а обыкновенный пакет с бутылкой водки и курицей. Жена Гаврилова сразу сказала, что оговорить Цветкова её вынудили сотрудники милиции. Таким образом, у Цветкова появилось неопровержимое алиби.

Потом пришел черед изучения вещественных доказательств и исследования заключений экспертов.

Экспертизу на предмет установления времени смерти проводил эксперт с симпатичной фамилией Кролик. По Кролику выходило, что смерть могла наступить либо между половиной третьего и половиной пятого, либо в двенадцать тридцать. Кролика даже не стали допрашивать в суде, поскольку ни первое, ни второе заключение не соответствовало тому, что стало известно о времени приезда Цветкова к Гавриловым.

В ходе предварительного следствия изъяли 9 ножей. Их клинки можно было сравнить с одеждой убитой и кожными срезами с мест ранения. Но одежду и кожные срезы потеряли на предварительном следствии.

Выяснилось, что не исследовали записи с пейджера Лакиной, хотя эти записи были не менее важны, чем установление времени наступления смерти. Пусть так. Но ведь у Лакиной был телефон с определителем, а Цветков, как только пришел к Гавриловым, сразу позвонил ей домой и передал сообщение на пейджер. Телефон-то изъяли, но когда начали работать, кто-то случайно стер всю "память".

На предварительном следствии возлагали большие надежды на пиджак Цветкова. Дело в том, что на рукаве, под воротником и на подкладке нашли три небольших пятнышка крови, и по группе они совпали с кровью убитой. Лемперт и Щукин настояли на проведении генной экспертизы - и выяснилось, что на пиджаке кровь мужчины.

Во время судебного следствия огласили и заключения пяти судебно-биологических экспертиз одежды Цветкова. Квартира убитой была залита кровью. Двадцать девять ударов ножом неминуемо должны были оставить следы на одежде убийцы. Никаких следов на одежде Цветкова не обнаружили.

Таким образом, обвинение в убийстве отпало.

За ним - и обвинение в краже.

Что же касается пачки патронов, которые Цветков сбросил с балкона в доказательство серьезности своих намерений, то есть обвинения по статье 222, оно "отсохло" благодаря традиционной небрежности работников милиции. И даже если бы мы не знали, что ружья и патроны хранил дома муж матери Олега, о чем он сразу сообщил милиции, - все равно "привязать" их к делу оказалось невозможно. Где их взяли? Кто нашел? Кто передал следователю? Неизвестно. А раз так - отпало и обвинение в их хранении.

Мне ни разу в жизни не довелось побывать в судебном заседании, где прокурор отказался от обвинения по трем из четырех статей. И надо помнить, что первая из них - обвинение в убийстве. В нашем суде такое случается, сами знаете, раз в сто лет, а какими обезоруживающими должны быть обстоятельства отмены, и говорить нечего. Нельзя не сказать лишь о хирургически точной и блистательной по исполнению работе адвокатов. За один миг такого профессионального триумфа, такой исчерпывающей победы можно отдать многое.

Впрочем, осталось обвинение в хулиганстве.

Нет, не может быть. Абсурд!

Да. Ну и что?

То, что ни в чем не виновный человек защищался от нападения милиции, в суде было признано хулиганством, и судья Аринкина недрогнувшей рукой подписала приговор к лишению свободы сроком на шесть лет с отбыванием в колонии строгого режима.

Бывает цинизм, в ответ на который хочется кричать, а тут слова в глотке застряли. Всё.

Из-под стражи Олега Цветкова освободили через несколько дней после приговора лишь потому, что после ранения в славную августовскую ночь у него, как у старого тюремного туберкулезника, начался распад легкого. И от последнего в жизни срока его спас туберкулез, можно сказать, подаренный милицией.