Виктор вопросов не задавал, и так все ясно. Только шепнул капитану мичману с обрюзгшим лицом и нетрудовым мозолем: " - Кэп, для твоего же блага, мне нужна отдельная каюта и сырая рыба". Мичман лениво огрызнулся, сплевывая мат, как семечки. Виктора запихнули в матросский кубрик, в самый дальний верхний угол, рядом с Поленом, долговязым задроченным "карасем", которого лениво, но регулярно трахала в рот вся команда от помощника капитана до молодых первогодков.

Виктор слишком давно не был среди людей, разучился контролировать себя. Виктору нравились эти простые ребята, он не хотел бы, чтоб с ними что-нибудь случилось. Команда небольшая - одиннадцать человек, два мичмана и девять матросов. Глядя на ладони, твердые, как подошва, от дружбы с веслами, их можно было принять за шабашников-землекопов. Глядя на пятиугольные спины, бугрящиеся сухими мышцами, их можно было принять за пловцов-олимпийцев. Они тащили службу, не особенно ею тяготясь. А что, плохо, что ли? Соленый ветер и малосольное море. Отец-капитан, с которым к третьему году уже на "ты". И никакого тебе тупорылого совка. А на берегу - неизменный успех на дискотеках у сговорчивых узкоглазых казашек. И неизменные победы в жестоких драках с мстительными казахами. И с береговой командой - крысы сухопутные, служат, сволочи, на год меньше. Плюс денежки кое-какие, все не пропьешь, на гражданку кое-что останется.

Развернувшись на месте винтами враздрай, катер пошел вдоль берега на норд. Форт-Шевченко - в семидесяти милях к зюйд-зюйд-осту. Значит, капитан решил прогуляться. Или получил распоряжение понаблюдать за пленником?

Кэп не спешил. В открытом море простояли на якоре полдня, пока раскинули и снова собрали две длиннющих, метров по двести, сетки. К вечеру подошли к Жемчужному. Капитан напился с начальником метеостанции. Болтались по Каспию неделю - к устью Волги, к Избербашу, к Красноводску. Неделю Виктор лежал в каюте. Без сна. Без еды. Может, лучше было бы на палубе, безопасней для ребят? Но там и сил больше уйдет.

Кэп не обращал на пленника никакого внимания, ребята, сначала осторожно-недоверчивые, потом вежливо-участливые, затем раздраженно-злые (что ему, с нами из одного котла западло жрать?), в конце концов, перестали его замечать. Наконец капитан почтил Виктора вниманием, согнувшись в тесном углу кубрика в две погибели (в три не получалось - живот мешал).

- Эй ты, фраер, может, хоть в гальюн сходишь? А то нагадишь нам здесь? Что ты мне тут голодовки устраиваешь, диссидент хренов? Жрать не будешь - силой запихаем. Или наш хавчик не по вкусу? Так я Белому передам, он тебя лично накормит! - за спиной кэпа заржали.

- Мне нужна рыба. Живая.

- Ты что, охренел?

- Дня два продержусь еще, не больше. Дай рыбы.

- Хрен с тобой. Подохнешь еще - потом за тебя не отбрешешься!

Виктор понял, что по мирному не обойдется. Выходя на палубу, Виктор едва не упал, споткнувшись о край люка. Перед глазами, залитыми слезами от яркого света, все раскачивалось. Большая шестивесельная лодка ткнулась в борт катера, на палубу шмякнулась синевато-серая двухметровая белуга - таких крупных Виктору ловить не доводилось. Цепляясь за поручни, Виктор сделал несколько шагов, упал на колени, больно стукнувшись, засунул обе ладони под жабры, вытягивая тепло, как пересохшая губка. Охватывая короткими сильными пожатиями мгновенно теряющее упругость тело, прошелся скользкими руками от головы к хвосту, не заметив нескольких глубоких порезов. Внутри начинало деловито гудеть, как в трансформаторной будке. Встал, окинув палубу взглядом поверх голов, легко подхватив рыбину за овальную губастую пасть, скинул за борт. На палубе уже громоздилась гора мелочи - что там - сельдь? вобла? судак? - черт его разберет. Виктор хватал их одну за одной, с чавканьем отрывал головы, перепачканный кровью и слизью, и выбрасывал. Виктор не зря старался. Парни офонарели. Первым опомнился Гришан - квадратный амбал с лицом дебила и интеллектом пятиклассника.

- Ты чо? Прихуел? - и попер на Виктора, кокетливо поигрывая грудными мышцами в стиле Болло Янга.

Виктор до последнего шага стоял к Гришану спиной. Резко повернулся, толкнул ладонью в грудь. И сам пошатнулся, сморщившись от боли, пронзившей десятками раскаленных игл. Гришан упал на спину плоско, как комод. И замер, не шевелясь. Парни ринулись в бой слаженной командой, сбитой десятками драк волчьей стаей. И замерли, остановленные рыком капитана: - Стоять, ублюдки! капитан кивком позвал Виктора.

Сидели друг против друга в тесной кают-компании. Виктор говорил тихо, пристально разглядывая порезы, начинающие затягиваться.

- Кэп, ты хоть понимаешь, в какое дерьмо вляпался? Одним приказом не обошлось? Много заплатили? Плевать, твои проблемы. Дай мне каюту и живую рыбу. И все будет тихо.

- Кто ты? Меня предупреждали, что здорово дерешься, но это же не то!

- Ты и так видел слишком много, не лезь, спокойней спать будешь.

- Мне поебать, я должен знать, это мой корабль.

- Я не человек, понял? Я мутант, выродок. Я упырь. Нет, не кровь пью, жизнь, жизненную силу. Я там спрятался, понял? А вы меня вытащили из моей берлоги. Ну ты не виноват, не ты, так другие нашлись бы.

Капитан неловко попытался отодвинуться подальше от стола.

- Не бойся, я сытый.

- Гришан как, не помрет?

- Нет, такой бугай, выкарабкается, недельку поваляется.

- Ты что, совсем не ешь? Не можешь?

- Могу, но без пользы это. Только чужая жизнь нужна.

- А почему ты не спал, тоже не можешь?

- Нельзя спать. Я во сне не могу себя контролировать. Собирал бы ты поутру жмуриков по кубрику.

- Откуда ты такой? Из Чернобыля?

- Нет.

- Не знаешь?

- Знаю.

Два дня до прихода на базу, в Форт-Шевченко, Виктор прекрасно отдохнул в капитанской каюте, накачался рыбьей силой так, что чувствовал себя воздушным шариком на привязи, для разнообразия прихватывал несколько раз настоящей человечьей силы. А ребята опасливо сторонились его - что там кэп им наплел? И ночью, когда его вели по щербатому причалу к зарешеченному УАЗику, парни скорее старались не задеть его, чем охраняли.

Двухметровый забор с клочьями ржавой колючки по верху он перелетел классическим перекидным, кувыркнулся в пыли, вскочил и побежал. Вдоль низеньких, по колено, заборчиков из зубчатых колец от танковых фрикционов. Через перекрестки под мигающий желтый. Мимо брехливых ублюдочных дворняжек. Мимо беспризорных куч мусора, где ребристые коровы флегматично жевали полиэтиленовые кульки. Мимо пахнущих мочой гаражей цвета спекшейся крови. Через загаженные кошками песочницы в продуваемых всеми степными ветрами дворах. Мимо всесоюзно-силикатных пятиэтажек. Очередная свалка плавно перешла в измятый гусеницами пустырь, раскрывшийся простором пустоты до самого горизонта, до тонущего за краем неба Волопаса.