Первый Демократ миновал кулисы и вышел на сцену.

Переполненный зал дружно захлопал в ладоши. Микки улыбнулся, приветственно помахал рукой и направился к столу.

За столом никого не было.

Он на секунду остановился, пытаясь сориентироваться в обстановке, и тут же чуть не оглох от нового взрыва аплодисментов. С противоположной стороны на сцену вышел Большая Елка.

Вместе с Президентом Центральной провинции появились Булатик и Усач, ещё минуту назад сопровождавший Первого Демократа. "Шустрый какой, подумал Микки, ощутив что-то вроде ревности. - Быстро бегает. Даром что генерал". Но разбираться в способностях Усача времени не было. Елка уверенно протопал к столу и поманил пальцем Первого Демократа.

- Садись, не стесняйся, - пробасил он. - Будь как дома.

Микки сел, пытаясь сохранить на лице улыбку. Хозяйский тон Елки несколько встревожил его. Провинциальный президент между тем стоял, повернувшись к залу, и ожидал, пока стихнет овация.

- Ну ладно, - громко произнес он наконец, махнув ладонью-лопатой. - С победой вас, ребяты. Всем спасибо! А сейчас...

Ему не дали договорить. Аплодисменты и радостные выкрики снова наполнили зал.

- Ладно, ладно, - повторил Елка. - Похлопали, и будя!

Он посмотрел на Микки и указал ему в сторону трибуны.

- Давай иди. Скажи, понимаешь, пару слов народу.

Первый Демократ поднялся и, вынув из кармана листок с заготовленной речью, направился к трибуне. Хлопки и выкрики в зале постепенно стихли.

- Друзья мои, - начал Микки, - в этот волнующий день мы все глубоко осознаем, что подошло время больших перемен. Наша задача состоит в том, чтобы преодолеть возникшие трудности. Нам необходимо двигаться вперед, решительно отметая застойность, закостенелость, залежалость, застарелость... - "Когда-то я это уже говорил", - мелькнуло в мозгу. - В общем, мы должны самокритично оценить пройденный путь, сделать выводы и ещё больше демократизироваться. Перековка требует от нас нового мышления, глубокого осмысления, большого внимания и четкого понимания... - "Это, кажется, тоже было". - Несмотря на отдельные недостатки, наша партия найдет в себе силы...

В зале кто-то громко свистнул. Микки поднял голову. Сидевшие в креслах смотрели на него как-то странно. В глазах их не было ни восторга, ни враждебности. Единственное, что разглядел он в этих глазах, - сочувствие и какую-то совсем уж непонятную жалость.

- Наша партия... - успел повторить он, заглянув в бумажку.

Но тут голос Большой Елки прервал его:

- Ты это... Ты насчет партии шибко-то не переживай. С ей мы сейчас разберемся.

Первый Демократ повернулся на трибуне и увидел, как седо-власый индейский вождь, положив перед собой лист бумаги, достает из кармана пиджака авторучку.

- Я вот тут, понимаешь, указ сварганил, - произнес Елка, обращаясь через голову Микки к залу. - Запретим мы её сейчас, понимаешь. Чтоб под ногами не путалась.

- Кого? - вырвалось у Первого Демократа.

- Как кого? - Большая Елка, явно изображая дурачка, глянул на Микки. Понятное дело, кого... Партию.

Он придвинул к себе листок и размашисто вывел на нем подпись.

- Во! Запретить, понимаешь. И - все!

Несколько мгновений в зале не было слышно ни звука. Потом новый шквал аплодисментов обрушился на сцену, на трибуну и на потерявшего дар речи Первого Демократа.

Шесть долгих лет он отчаянно изворачивался, пытаясь то уговорить, то обмануть, то задобрить тысячеглазого зверя, на спине которого сидел со своей спасительной дудкой. Шесть лет водил он его по кругу, надеясь перевоспитать. Шесть лет бросал он ему на съедение то одного, то другого соратника, сам с трудом ухитряясь не быть съеденным. Шесть лет каждое утро он просыпался, не зная, когда и как все это закончится.

И вот все закончилось. В шесть секунд... Микки стоял, не в силах пошевелиться.

Большая Елка поднялся и, не торопясь, подошел к Первому Демократу.

- Ну вот и все, - сказал он. - Делов-то!

Зал буйствовал.

- Ты вот что, - пробасил Елка. - Ты б сходил в буфет. Там бутерброды, кажись, остались. Проголодался небось с дороги. Поди подкрепись. А я уж тут разберусь. Ежли вдруг нужен будешь, позову.

Микки закрыл глаза...

Все-таки лучше бы у него по дороге сломалась машина. Лучше бы он вышел из неё и повстречал Кухтика. Лучше бы узнал он про тихую, спокойную жизнь и уехал бы в город Лукичевск...

* * *

Кухтик сидел на скамейке. Рядом сидел грустный Беня. Перед ними простиралась главная, она же - единственная площадь города Лукичевска. На другой стороне площади, над самым красивым лукичевским зданием в небо тянулась тонкая струйка дыма.

- Не холодно ещё вроде, - сказал Кухтик, - а, гляди, топить уже начали.

Он показал на красивое здание.

- Осень, - сумрачно отозвался Беня. - Начальству холодно.

Кухтику хотелось как-то развеселить Беню, но поводов для веселья не было.

- Ты все из-за приборов переживаешь? - спросил он. - Что ничего не показывают? Но подожди, может, ещё покажут. Может, ещё появится эта ваша аномалия.

- Может, появится, - вздохнул Беня. - А может, нет.

Беня наклонился, поднял с земли сухую ветку и стал чертить в пыли какие-то замысловатые линии. Кухтик снова посмотрел в синее небо над пустой площадью.

- Гляди, - сказал он, снова стараясь отвлечь друга от грустных мыслей. - Дым прямо вверх идет. Ветра нету совсем. Скоро бабье лето наступит, а они топить надумали. Это у них, наверное, истопник пьяный.

И снова Кухтик ошибся.

Печку топил не истопник. Печку топил Местный Партийный Начальник. И было ему не холодно. Было ему жарко.

Местный Начальник метался по маленькой комнатке в подвале красивого здания. Он выхватывал из лежащих на полу папок листы бумаги и торопливо совал их в открытую пасть круглой железной печи. Печь урчала, из пасти вырывались язычки пламени, и по стенам комнатки плясали черные тени.

Местный Партийный Начальник выполнял указание. Получив утром по телефону короткое распоряжение из столицы, он дрожащей рукой воткнул ключ в замочную скважину сейфа, достал оттуда плотный конверт с сургучными печатями, вскрыл его и прочел несколько строк. В строчках предписывалось немедленно уничтожить все документы, касающиеся деятельности партии в городе Лукичев-ске, чтобы они не попали в руки врага.

Враг не должен был узнать о том, как партия руководила кастрюльным заводом, как она следила за работой лукичевских бань, как она организовывала прополку Solanium Tuberosum, сколько угля она велела заготавливать на зиму и какие фильмы разрешала показывать в двух лукичевских кинотеатрах.

Враг не должен был узнать фамилии помощников Местного Начальника, заместителей его помощников и помощников его заместителей. Враг не должен был догадаться о том, чем они занимались в городе Лукичевске и занимались ли они там вообще чем-нибудь. Но главное, в руки врага не должны были попасть документы, из которых бы он понял, на какие средства существовали все Партийные Начальники, их помощники и заместители и откуда эти средства брались.

Поскольку внешнего врага в окрестностях города Лукичевска не наблюдалось, к врагам партии в данный момент относились все лукичевские жители. Одним из врагов был Кухтик, сидевший на скамейке в другом конце пыльной площади и смотревший на тонкую струйку дыма, уходящую в блеклое осеннее небо.

Местный Начальник швырнул в печку последний скомканный лист и вытер испачканной ладонью пот со лба.

Кухтик навсегда лишился возможности проникнуть в секреты партии.

* * *

- Секрета тут никакого нет, - сказал Беня, продолжая водить по земле сухой веткой. - Просто она появляется, когда хочет, и исчезает, когда ей вздумается. Вот и весь секрет.

- А что это вообще за аномалия такая? - спросил Кухтик. - Взялась-то она откуда?

- Откуда взялась? - Беня прочертил веткой ещё одну загогулину. Ни-и-икто ни-и-ичего не знает... И вообще...