Разбирая критически действия русской эскадры, даже и самый строгий судья должен будет отозваться о них с безусловным одобрением. В самом деле: в них выказываются на каждом шагу, во всех чинах эскадры - от героев-адмиралов до последнего матроса - неизменное хладнокровие, неторопливое, вместе с тем быстрое, отчетливое исполнение своих обязанностей и совершенство малейших подробностей самых многосложных маневров, которыми характеризуется идеальный тип моряка. Вице-адмирал Нахимов положился на второго флагмана своего достойного товарища контр-адмирала Новосильского, на командиров судов и предоставил им в бою полную свободу действия - мера, оказавшаяся тем более полезною, что во время боя сам адмирал, как это часто бывает, вдруг оказался лишенным возможности подавать сигналы. И все подчиненные вполне оправдали его доверие: не стесняясь никакими предварительными инструкциями, каждый из них избирал тот образ действия, который, по обстоятельствам, казался более полезным, и никто из них ни разу не ошибся в этом выборе, потому что все очевидно руководились аксиомою, что неотъемлемым условием успеха всякого морского боя служат: взаимная помощь и постоянное, внимательное наблюдение за действиями сражающихся товарищей. Соображение всех действий с этою аксиомою и составляет самую характерную черту русской эскадры во время Синопского боя...
Здесь будет уместно привести, со слов очевидца, рассказ о покойном Родионове (старший штурманский офицер на "Париже"), как один из многочисленных эпизодов, характеризующих поведение наших офицеров во время сражения. Мичман (ныне флигель-адъютант, капитан 1 ранга) Н.Г. Ребиндер, командуя верхнею батареею на "Париже", получил с юта приказание адмирала - сосредоточить орудия на бывшую под мечетью береговую неприятельскую батарею, сильно бившую корабль в корму. В это время трапы на ют были сняты. Не имея возможности видеть со шканец направления батарей за дымом от орудий нижних деков, Ребиндер просил Родионова, стоявшего на левой стороне юта, указать направление. В эту минуту неприятельское ядро попало в катер, висевший на боканцах, осыпало щепками Родионова. Обтирая одною рукою лицо от крови и щепок, Родионов протянул другую руку по линии к батарее, чтобы означить направление, - но в тот же момент ядро оторвало руку и бросило ее... Родионов зашатался и упал. После сражения Ребиндер, считая себя невольным виновником несчастия с героем-товарищем, поспешил навестить раненого и нашел его по обыкновению веселым и любезным, невзирая на только что перенесенные две мучительные операции. Родионов все еще чувствовал оторванную руку: ему казалось, что он шевелит пальцами...
В числе несчастных жертв разрыва орудия на "Ростиславе" находился матрос Антон Майстренко, коему при разрыве были выжжены оба глаза. Во время продолжительного пребывания его в Севастопольском госпитале единственным его утешением были воспоминания подробностей той блестящей победы, за которую он поплатился своим зрением. Воодушевленный рассказ его живописно рисует картины Синопского пожара. "А Нахимов! Вот смелый, - с восторгом восклицал Майстренко, - ходит себе по юту, да как свистнет ядро, только рукой, значит, поворотит: туда тебе и дорога... И ходит он по верху и приказание такое дал: покуда не будет повеления, чтобы паруса не убирали, а на гитовы, значит, подняли. Такая у него думка была, как пошлет на марс - там человек восемьдесят на одну мачту идет, от того три реи и букшварок, на которых паруса убирать нужно, - да по вантам, так тут-то только и бить народ. Того, видно, и турок смотрел, оттого все картечью паруса дырявил; одначе плохо. Мы как шпрюйты (шпринги) завезли с кормы, а там кабельтов с носу и ошвартовались так, чтобы корабль никакого движения не имел, а стоял как бы батарея, а тут еще бог дал как барказы, то шпрюйты завозили, так ни одного не положили бы наших. А он сыплет... Боже мой!.. Сыплет, да и шабаш. Ну, одначе, смотрим - и у нас красный флаг на бом-брам-стеньге, значит, открыть огонь Черноморскому флоту. Тут уж как зачали жарить наши, такой калечи понаделали, что и не дай господи! Два фрегата наши, "Кагул" и "Кулевчи", все на часах ходили от косы до косы; а мы действовали: какому кораблю ихнему мачты посбивали, какой на бок положили, а другой и совсем взорвали - и шабаш. Выходит так, что один на одно спотыкается; часом запалишь фрегат или бриг, а тут еще ядрами начнем насаживать: смотрим - упадет на другой и тот запалит. Такой пожар сделался: беда! Огонь, дым, - чисто всю бухту как жаром хватило, а ветер все в город подносит, все в город подносит, и звук такой пошел, что некоторых матросов у пушки позаглушил..."
С истреблением неприятеля еще не была кончена задача русской эскадры. Нахимов основательно предвидел, что известие о Синопском погроме вызовет со стороны союзников Порты какое-нибудь решительное действие: наступление их флотов в Черное море, а может быть, и объявление войны. На этот случай необходимо было озаботиться немедленным возвращением эскадры в Севастополь, чтобы сосредоточить все средства для ведения оборонительной войны против двух могущественных морских держав. В Черном море в то время продолжал неистово свирепствовать порывистый восточный ветер; под могучим дуновением его ходил огромный, разрушительный вал, а состояние эскадры было такое, что, без значительных исправлений, многие суда не могли выдерживать волнения, а другие были лишены такелажа. На корабле "Императрица Мария", например, было 60 пробоин, из коих многие в подводной части; на корабле "Три святителя" было 48 пробоин и повреждены все мачты; на корабле "Ростислав" было убито и ранено 104 человека...
Исполнить вовремя последнюю задачу - привести победоносную русскую эскадру в Севастополь до прибытия в Синоп союзного флота - едва ли было не труднее, чем истребить турецкую эскадру; возможно же было это исполнение только при самой напряженной деятельности всех чинов. Еще не умолкли последние выстрелы страшной кровавой драмы, как - при необъятном зареве пожара в городе и на затопающих неприятельских судах, при потрясающих, оглушительных взрывах - все без исключения чины русской эскадры принялись за исправление повреждений. Несмотря на физическую и духовную усталость, работы неустанно продолжались всю ночь. Утром 19 ноября на короткое время приостановлена эта лихорадочная деятельность: отслужили благодарственный молебен, заупокойную обедню, похоронили убитых - и немедленно затем сноса принялись за работу.
Ровно 36 часов по окончании боя, утром 20 ноября эскадра... уже была готова опять пуститься в бурное море. Корабли начали сниматься с якоря: более всех пострадавший корабль "Императрица Мария" предоставлено было буксировать пароходу "Крым" под флагом контр-адмирала Панфилова, при конвое фрегатов "Кулевчи" и "Кагул", прямо в Севастополь. "Великий князь Константин", на который Нахимов перенес свой флаг после сражения, вышел на буксире парохода "Одесса". Корабль "Три святителя", в не менее бедственном виде, шел на буксире парохода "Херсонес", а "Ростислав" - парохода "Громоносец", только 19 ноября прибывшего из Севастополя. Корабли "Париж" и "Чесма", менее поврежденные, следовали без помощи пароходов. За Синопским мысом эскадра встретила сильную зыбь, так что пароходы принуждены были отказаться от буксира. Ночью ветер усилился, и суда отправились под парусами к Севастополю.
22-го утром ветер стих; пароходам ведено было опять взять корабли на буксир. После полудня три корабля благополучно вошли в Севастополь, а к ночи прибыли и остальные...
ПРИМЕЧАНИЯ
+1 Всего на Черном море было у нас в 1853 г. 30 различных пароходов, а именно: собственно военных (колесных) - четыре; транспортных - десять; пакетботных (почтовых) - десять Новороссийского и шесть Кавказского ведомств. Черноморский же флот непосредственно имел в своем составе только шесть пароходов и десять паровых транспортов.
ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА.
+2 В 1836 году Павел Степанович получил командование над построенным под его же надзором кораблем "Силистрия", на котором, крейсируя по Черному морю, он успел уже заслужить во всем русском флоте блестящую славу образцового моряка и "отца" своих матросов... Однажды корабль "Силистрия", под командою Павла Степановича, находился в эскадре, в крейсерстве для практического плавания, как вдруг, при производстве эволюций, шедший контрагалсом и весьма близко от "Силистрии" корабль "Адрианополь" сделал такой неудачный маневр, что столкновение было неминуемо. Павел Степанович был наверху, видел это, но избежать катастрофы было невозможно. Он только скомандовал: "С крюселя долой" - и людей, стремглав спустившихся вниз, а также всех бывших поблизости, отослал на шкафут за грот-мачту. Павел Степанович остался на юте один. Старший офицер упрашивал его сойти, до он не обратил на это внимания. Трудно представить себе момент более страшный, как тот, когда корабль полным ходом, всею своею массою готовится раздавить другой корабль. С замиранием сердца, притаив дыхание, ожидала команда "Силистрии" этого момента, глядя на своего командира, бесстрашно стоявшего на юте... И вот "Адрианополь" врезался... осыпав осколками Павла Степановича, но, по счастливой случайности, ничем его не ушибло... Когда за вечерним чаем старший офицер спросил Павла Степановича, для чего он не хотел сойти с юта и безо всякой надобности подвергался явной опасности, тот ответил: "Такие случаи представляются редко, и командир должен ими пользоваться; надо, чтобы команда видела присутствие духа в своем начальнике. Быть может, мне придется с нею идти в сражение, и тогда это отзовется и принесет несомненную пользу". Именно в этом таятся нравственные задатки успеха Синопского сражения... В момент этого столкновения автор был гардемарином на вахте фрегата "Месемврия".
