Утром, когда лаборантки пошли умываться, а Маргарита Петровна несколько запоздала, составляя дневник экспедиции, Арип провел ее выше по ручью, где воду еще не замутили и она текла среди зеленых водорослей чистая, как изумруд.
Так чего же она на него сердилась? К чему ревновала? Уж если на то пошло, ревновать надо было бы мне! Арип совершенно затмил мою славу рыбака и охотника. Поймав поздно вечером перепелов без всякого шума и стрельбы рыболовным сачком, наутро он поймал рыбу руками.
Явился весь мокрый, выложил перед нами на траву щуку килограмма на три и говорит:
- Вот, руками поймал. Что будем делать: уху из нее жарить или запечь ее в глине?
Решили варить уху, что и имел в виду Арии, по ошибке употребивший слово "жарить".
- Как же так, руками? - спросил я. - Ты не ошибся?
Соврать Арип не мог, не так был воспитан.
- Это очень просто, - сказал он, - за глаза надо хватать! Пойдемте, я покажу, там еще есть, только очень большие... Не такие сладкие, как эта, жесткие...
Он опять употребил не то слово, но я даже не поправил его, поторопившись проверить, где это "там еще есть".
Захватив спиннинг, побежал вслед за Арипом, очень скорым на ноги.
Но спиннинг не пригодился. Огромный бочаг - омут от пересыхающего летом Кара-Кенгира - так зарос камышами, что пролезть было трудно, не то что размахнуться удилищем и закинуть блесну.
Только где-то в середине темнели небольшие окошки чистой воды, и к ним вели какие-то тропинки.
- Гуси-утки гуляют, - сказал Арип.
Вначале мы шли во весь рост, а затем он пополз на четвереньках, раздвигая жесткие стебли камышей, и предложил мне следовать его примеру.
Приблизившись к окошку чистой воды, где темнела глубина, Арип остановился и, притаившись, протянул одну руку под водой и стал пальцами мутить воду, булькать. Другой рукой пошевеливал камыши. Очевидно, он подражал утенку, роющемуся клювом в корневищах тростника на краю омута.
Я с любопытством приподнялся и вдруг увидел, как навстречу мне из темной глубины всплывает что-то зелено-серое, длинное, как осиновое бревно. И у этого бревна два круглых огромных глаза... Со злым и хищным выражением уставились они на то место, где булькала вода и шевелился камыш... Чудовище тихо приближалось, медленно приоткрывая пасть для неосторожной утки или гусенка...
Мне стало как-то жутко.
- За глаза, за глаза! - шептал Арип.
Я пошевелился, оступившись, и привидение вмиг исчезло.
Но запомнил я эти глаза... Схватить за них не каждый может.
Решив, что я забраковал щуку, как "не сладкую" для еды, а слишком жесткую, Арип поднялся и сказал, смотря на меня открытым взглядом:
- Вот так можно их ловить. Они всю рыбу скушали, птичками интересуются. Особенно утром. Они пораньше нас встают, завтракать хотят...
Больше я не сомневался в способностях Арипа ловить перепелов рыболовными сачками, а рыб - руками.
Скоро мы все полюбили проводника, и только Маргарита Петровна словно не замечала его стараний и забот.
А он почему-то больше всех тянулся к ней, заглядывал в лицо и никак не мог заглянуть в ее глаза, скрытые темными очками. И однажды сказал мне со вздохом:
- И глаза больные, а? Такой молодой, такой красивый... Ай-яй-яй!
Очевидно, сердце его прониклось жалостью к человеку, которого он считал слабее всех в экспедиции. И поэтому Арип часто провожал Маргариту Петровну в ее рисовальные походы. Шел впереди к цветущим тюльпанам или к кустам верблюжьей колючки и, прокладывая тропинку, всегда посвистывал и помахивал перед собой гибким прутиком из молодой лозы.
Однажды мы забрались в какую-то удивительно красивую долину. Вся она цвела розовыми, синими, белыми, желтыми цветами.
- Вот место для заповедника! - сказал профессор. - Надо его зарисовать во всех видах. Нельзя распахивать всю степь подряд, надо оставить такие вот места как рассадники полезных трав.
Пока мы любовались, Арип разводил костер и готовил ужин.
Решили остаться здесь подольше.
- Ох и порисую я акварелью! - впервые радостно сказала Маргарита Петровна.
Услышав это, Арип предупредил со всей серьезностью, на какую он был способен:
- Женщины, без меня не ходить! Здесь могут быть покушения...
Наши лаборантки рассмеялись. Улыбнулся наконец словам Арипа и ученый секретарь, наша Маргарита Петровна.
А наутро, проснувшись раньше всех, она отправилась в качестве художника в живописную долину, не предупредив Арипа.
Признаться, и я не придал значение его словам, приняв их за шуточные, и не обратил внимания, что среди умывающихся на берегу большого озера, где я наконец успешно ловил спиннингом, нет Маргариты Петровны. И вскочил как ужаленный, услышав ее крик. Она вскрикнула так, как может закричать человек лишь в минуту смертельной опасности.
Не мешкая, бросился на помощь... со спиннингом. Меня опередил профессор с ружьем.
Зрелище, которое мы увидели, было так неожиданно и страшно, что у меня подкосились ноги.
По колени в траве неподвижно стояла наша Маргарита Петровна, защищая лицо пучком кистей и ящичком из-под акварельных красок, а перед ней, покачивая головой и готовясь к прыжку, - змея. Громадная черная гадюка, укус которой весной бывает смертелен.
Жизнь и смерть девушки решали секунды. Профессор не решился стрелять из дробовика, боясь поранить Маргариту Петровну, заслонявшую от него гадину.
И вдруг в высокой траве мелькнула пестрая тюбетейка. Будто из-под земли вырос Арип с прутиком в руке...
Что он сделает этим прутиком?!
Арип громко присвистнул, как это делают табунщики, и топнул ногой. Змея оглянулась! В ту же секунду Арип стеганул ее прутом по шее. Змея, зловеще зашипев, нырнула в камни и исчезла в какой-то норе.
Тут Маргарита Петровна повернулась, чтобы бежать к нам, но Арип закричал:
- Стойте, стойте, тут есть еще такие!
И стал бегать вокруг, громко топая, словно затеял игру в лошадки.
- Змеи конского топота боятся, - пояснил он. - Там, где их много, надо, как конь, ходить, - все в норы уползут. А если тихо наступишь кусать будут. Тут их дом, в этом месте, понимаешь? Тут они злые.
Выведя художницу из опасной долины, Арип покачал головой и сказал:
- Ай-яй-яй, как не стыдно гулять одной! Я же говорил: тут могут быть покушения.
- Да не покушения, а укусы! - засмеялись наши лаборантки, не решавшиеся теперь отойти от палатки.
- Все равно нехорошо, - ответил Арип, вручая каждой тонкий, гибкий прут. - Впереди себя траву шевели. Трусливая змея убежит, храбрая голову подымет. Тогда свистни - она прислушается. Подумает - суслик. И тут ее прутиком по шее - вжик! - и голова отлетела. Видали, как я? Так мы всегда делаем. Так и вы делайте.
Как ни проста была эта наука, нашим путешественницам освоить ее не удалось.
Арипу пришлось бегать впереди них и расчищать дорогу к цветам и травам соблазнительной, но опасной долины.
Маргарита Петровна с этого дня с ним не расставалась. Шагу одна не делала. Только и слышался ее голос, который вдруг стал ласковым:
- Проводничок!
И Арип откликался. Мы часто видели, как художница рисовала с натуры цветы, а он внимательно наблюдал, как из-под ее кисти возникали они на бумаге.
И по-прежнему успевал он все делать в лагерном хозяйстве.
Расстались мы с Арипом неожиданно. В верховьях Кара-Кенгира наша маленькая экспедиция встретила большую экспедицию по определению мест для новых совхозов, в которой был проводником его дед, Усенбаев.
Мы уже закончили свою работу и находились недалеко от железной дороги.
Решено было отпустить Арипа. И мы сдали его деду, как говорят, с рук на руки, поблагодарив от души за все труды.
При этом наш ученый секретарь так расчувствовался, что вместо половины уплатил проводничку полное жалованье взрослого проводника.
И больше того: когда мы прощались, Маргарита Петровна погладила Арипа по тюбетейке... Смутилась. Потом решительно сняла очки, расцеловала проводничка и, оглядев нас, заявила:
