- Отдаем? - с сомнением спросил тот.

- Да щас! - огрызнулся Иволгин. - Я свои трупы, отродясь, в чужом огороде не хоронил. - Заметив улыбку капитана, поспешил предостеречь: - Но и вы у меня не очень-то резвитесь! Не приведи Бог, что утаим и "контора" дознается... Нас не то без пенсии, без штанов по Владимирке пустят. А кандалы, знаешь, куда приладят, чтоб звенели позаливестее?

- Обижаешь, Андреич, - заметил Алексей, поднимаясь.

- И вот еще что... - Иволгин с минуту размышлял. - ... Артемьев есть такой.

- Зав. нейрохирургией?

- Он. Чувствую, знает этот "мил человек" нашего парня.

- Может, "прессануть"?

- Леша, я тебя умоляю, - ухмыльнулся майор. - У него вместо позвоночника - рельса. Он за своего "пациента" костьми ляжет. А то и, лежа, не отдаст. Установите за ним наблюдение. Соберите все данные: друзья, знакомые, родственники, вплоть до Евы. Что-то там есть...

Сны цвета зеленого клена

... Бронзовые ручки, в форме волчьих голов, отбрасывали яркие блики от струившегося в окно солнечного света. В такие минуты ему казалось, что волки улыбаются. И совсем не страшным представлялся тот, настоящий большой, сильный и красивый зверь, находившийся сейчас по другую сторону двери. Он прислушался. Уловив осторожные, мягкие шаги, напрягся, и почувствовал, как радостно забилось сердечко, когда послышался негромкий вой и перекрывший его зычный голос:

- Сереженька, входи!

Мальчик, с силой надавив на ручку, распахнул двери и вихрем ворвался в комнату, спеша увернуться от кинувшегося к нему волка. Ребенок, смеясь, не чуя под собой ног, стремглав летел к стоящему у окна широкому и длинному столу, из-за которого навстречу ему поднимался высокий, седовласый старик, с благородной осанкой и ясными, голубыми глазами на красивом, с тонкими чертами, лице. Он на лету подхватил мальчика, в ту же секунду крепко обнявшего его за шею, при этом с детским, непосредственным пылом, не умолкая, кричавшего вертящемуся рядом волку:

- Не поймал, не поймал! Дедушка, Рогдай меня не поймал! - Ребенок отстранился, глянув на старика с обожанием и нежностью. И крепко поцеловал в щеку: - Деда, я сейчас умру - так я тебя люблю!

Тот бережно опустил его на пол. Но он, уже вцепившись в роскошный мех животного, заглянул зверю в глаза и с тем же чувством произнес:

- Рогдаюшка, не обижайся, что не поймал. Ты все-равно самый прекрасный, добрый, быстрый и смелый. Ты - лучше всех! - Зверь, полыхнув диковатыми глазами, доверчиво ткнулся носом в ладони мальчика. Ребенок с восторгом бросил взгляд на деда: - Посмотри, он - замечательный, верно?

- Верно, Сереженька, - кивнул старик с улыбкой.

Часы в кабинете начали бить четыре часа.

- В парк? - спросил старик.

Внук крепко взял его за левую руку, неперпеливо заглядывая в лицо. Справа встал волк. Так, втроем, они и вышли.

... Он не шел, а словно парил за ними следом, невидимый и бестелесный, как Ангел. Никогда прежде он не чувствовал столь обостренно это необыкновенное состояние легкости и гармонии, властвовавшее над ним теперь. Искалеченная плоть, отгородившись от реальности стеной бессознательности, погружалась в чистые, светлые и теплые воды озера памяти. Он плыл за ними, не касаясь земли, по широкой аллее парка, с радостью узнавая деревья и строения, впитывая чуть размытые акварельные цвета и формы старого поместья.

- Ты не устал, дедушка? - участливо спросил мальчик.

- Что ты, Сереженька, мы только вышли на прогулку.

- Бабушка не велела тебя беспокоить. Сказала, что ты заполночь работал. Но я так соскучился, - виновато проговорил он. Заметив нежный взгляд старика, успокоился. Но мгновение спустя, лукаво прищурившись, поинтересовался: - Опять с вирусами в догонялки играл?

- Опять, мой друг, - притворно тяжело вздохнул старик.

- Поймал?

- Да разве их поймаешь, Сереженька? Уж больно резвые да верткие. Совсем, как иные непослушные отроки.

Ребенок остановился, глядя на взрослого с непередаваемым отчаянием:

- Деда, тебе м-ль Жюльен нажаловалась? Но мне с ней никакого сладу нет. Она очень строгая и... придирается, - он опустил голову и закусил губу.

- Давай присядем, Сережа. - Они расположились на скамье, у их ног лег волк. - Неужели придирается? - строго спросил старик.

- Деда, ты не думай, я стараюсь! - мальчик прильнул к нему, крепко держа за руку. - Но никак мне грамматика не дается! - в отчаянии воскликнул он.

- Так уж и не дается? - улыбнулся старик.

- Зато по другим предметам - отлично. Я расстроил тебя? - его взгляд был полон печали. - Я обязательно исправлюсь, вот увидишь! Я же никогда тебя не обманывал, правда?

- Правда, Сережа, - обнял его, улыбаясь, старик. - Я верю тебе.

Ребенок понял, что прощен и, с надеждой взглянув на старика, попросил:

- Тогда расскажи мне про Харбин и Фудзядяни.

- Так ведь не раз говорил!

- Пожалуйста, деда. Ты всегда что-то новое вспоминаешь.

- Хорошо, но ты мне поможешь, - и вопросительно посмотрел на внука: Это было...

- ...Это было в начале века, - начал тот шепотом заговорщика, завороженно глядя в лицо деда. - В одна тысяча девятьсот десятом году. Ты заканчивал учебу в Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге. В это время в Харбине и его пригороде Фудзядяни вспыхнула эпидемия чумы. Экспедиция русских врачей, во главе с Даниилом Кирилловичем Заболотным, отправилась в Маньчжурию...

- ... Вместе со мной, - подхватил рассказ старик, - поехал и мой лучший друг - Степа Артемьев. В те годы в Маньчжурии свирепствовала легочная форма чумы - одна из самых опасных и страшных. Потом уже подсчитали, что от эпидемии умерло более шестидесяти тысяч человек. Среди них были и русские врачи, фельдшеры, санитары, прачки.

Кроме русских, из Парижа приехал бактериолог Жерар Мени. К сожалению, он тоже стал жертвой чумы. В этой экспедиции было много студентов. Все понимали, что болезнь может коснуться каждого из нас, но слишком велико было желание помочь несчастным. Местное население, надо сказать, Сереженька, пребывало в страшной нищете. Люди жили в грязных, убогих фанзах. Однажды, в одной из них, местный врач обнаружил среди тряпья восьмилетнего китайского мальчика. На тот момент в фанзе находились трое больных чумой и восемь умерших, среди которых была и мать мальчонки. А он был здоров! Потом Ян-Гуяма, так его звали, усыновил Даниил Кириллович.