Конечно, если быть предельно бдительным, если не пропускать легкомысленно все предупреждения о бдительности мимо ушей, если на каждого иностранца смотреть прищурясь и постоянно ожидать от него всяких подлых штучек, то, как говорится, -- бдительного и Бог бережет. Тут уже ничего не может случиться. Разве что своего же советского гражданина примешь за иностранца, рванешь у него из рук фотоаппарат, когда он будет фотографировать собственную жену или невесту, а он тебе за это даст в морду. Он даст -- и, может быть, еще скажет: "Пошел к черту, сукин сын!" Может быть, и не один раз даст и еще не то скажет, завернет что-нибудь этакое, что на целой странице только в одних точках можно напечатать, но вое это ничего, все это терпимо. Гораздо хуже, если потерять бдительность и принять иностранца за советского гражданина.
Может быть, конечно, некоторые благодушно настроенные граждане посмеются над таким утверждением. Скажут: "Эко загнул!" Подумают: "Кто же это согласится, чтобы ему по фотографии смазали и обругали, лишь бы ему показать свою бдительность, лишь бы не пропустить мимо нетронутым иностранца?"
Люди неопытные, не имевшие дела с иностранцами, могут впасть в ошибку и так подумать. Что же касается людей опытных, встречавших часто иностранцев, то такие согласятся скорее ошибиться и получить за это, разумеется, не розочку на понюшку от советского гражданина, чем пропустить незамеченным иностранца.
Взять, например, Усышкина, Егора Егоровича. Он сейчас готов подозревать собственную жену, что она является переодетой иностранкой. Он готов ее остерегаться, готов врать ей о своей любви к власти, о материальном изобилии, о свободе и прочем, прочем, лишь бы случайно не ошибиться, не сказать всю правду какому-нибудь иностранцу во образе его жены.
Правда, Егор Егорович Усышкин стал только теперь настолько бдительным, а раньше, хотя он и занимал должность, где бдительность должна быть в каждом взгляде и вздохе, но тогда он как-то в роде бы потерял нюх. Тогда как будто бы обросло все внутри у него жиром, перестало дрожать при одном виде иностранца.
Отчего все это притупление лучших человеческих чувств и качеств получилось, неизвестно. И специальную школу Егор Егорович проходил, где его ежедневно учили, пугали, предупреждали. И после школы, уже в ресторане, каждый день метр-д'отель, полковник госбезопасности Иван Потапович, инструктировал на кухне всех, включая и судомоек, как действовать и что в каком случае делать надлежит. И даже когда Егор Егорович принимал от посетителей заказы, разносил по столикам блюда и графины, и тут метр-д'отель Иван Потапович неусыпно смотрел за ним, делал ему глазами разные знаки, кашлял в кулак, чесал за ухом -- в общем, дирижировал. И вот, поди ж ты, прозевал Егор Егорович!
Прозевал и дал возможность крупному иностранному негодяю устроить провокацию! Да еще какую провокацию! -- масса честных советских граждан пострадала, в том числе и сам Егор Егорович Усышкин пострадал.
А произошла эта подлая иностранная провокация следующим образом.
В Кремле как раз происходил исторический 20-й съезд партии. Ну, там речи разные были, цифры разные небывалых достижений докладывали, говорили о бурном росте благосостояния советских граждан и прочее. Сам Егор Егорович не имел возможности все эти речи слушать, посетителей в ресторане было не протолпись и, естественно, он не знал, насколько теперь замечательная жизнь и как всего в стране вдоволь. Он не знал за всю страну, за какой-нибудь захолустный город Советосольск, бывший Безсольск, он знал только о делах своего лучшего в столице ресторана. А в этом лучшем в столице ресторане, надо сказать, как раз во время исторического 20-го съезда, в кладовой мыши начали с голоду дохнуть. Продуктов, ну, никаких. Водки и вин, хоть завались, но мыши их не пьют и дохнут.
Конечно, такое положение продолжалось недолго. Директор ресторана чего-то где-то выпросил, посылал кого-то в деревню за картошкой, за капустой, и из положения кое-как вышли. Шеф-повар наварганил борщ, а остальное меню в сто двадцать блюд просто вычеркнул и поперек его написал: "Я специалист по кулинарии, а не по магии!"
Ну тут, конечно, метр-д'отель, полковник Иван Потапович, начал наскакивать на директора ресторана, начал ему кулаком перед носом вертеть. "Я, -- говорит, -- отвечаю за обман иностранцев, я не могу позволить, чтобы в меню один только борщ был!
Директор ресторана ему в ответ:
-- Вы что думаете, что я из себя свиную отбивную прикажу делать? Нет продуктов -- и дело с концом! В крайнем случае мы можем подавать борщ пожиже и погуще, можем выловить из него капусту и картошку, и так блюд пять сварганим.
Плюнул с досады метр-д'отель Иван Потапович, сел на свою машину, съездил в органы госбезопасности и приволок из каких-то секретных запасов свиную тушу и двадцать килограммов паюсной икры. Шеф-повар пораскинул мозгами над свиной тушей, да и приготовил из нее блюд пятнадцать, включая телячьи биточки, жареное баранье седло и даже фаршированную щуку из свинины сделал, специально для тех, кто ест только кошерное.
Разумеется, все эти блюда и паюсную икру метр-д'отель Иван Потапович приказал отпускать исключительно иностранцам. Приказал и пригрозил кулаком: мол, душу вытрясу, если за взятку да кому-нибудь из советских посетителей! Меню, конечно, со всем сто двадцать одним блюдом, в кожаном переплете, с тиснеными золотом буквами, как и всегда, надлежало держать на каждом столике, чтобы изобилие и великолепие каждому в нос било.
Что же касается советских граждан, то Иван Потапович приказал официантам, в том числе и Егору Егоровичу, уговаривать их не делать шум и добровольно, с радостными улыбками заказывать один борщ с водкой. А если же попадется некий очень ретивый гражданин, начнет нагло требовать, скажем, антрекоты и не будет подчиняться официантам, то таких надлежало вежливо отзывать в заднюю комнату, где метр-д'отель-полковник уже сам давал бы им антрекоты. Он мог не то что простого советского гражданина, но и генерала, и министра за морду взять и на место поставить. Такая ему была дана свыше власть.
В общем, все было в порядке, теоретически ничего не могло произойти. Но все же произошло. И произошло потому, что Егор Егорович на мгновение лишился чувства бдительности.
Мотался он, мотался между столиками, разносил иностранцам шикарные блюда. Принимал заказы, вежливо склонив голову. Шепотом рычал на советских посетителей. И так ему все примелькалось, такой у него был растерянный вид, что коварный враг смог сразу же все оценить и всем воспользоваться.
Подошел Егор Егорович к одному столику с четырьмя новыми посетителями. Смотрит, ну, конечно, все свои. Костюмы у всех серые, одинаковые, галстуки красные в желтую полосочку. У одного Золотая Звезда Героя Социалистического Труда в лацкане пиджака болтается, а сам по виду провинциальный партийный работник, может, секретарь обкома или горкома: морда толстая и ничего, кроме довольства, не выражающая.
-- Чего угодно? -- для проформы спросил Егор Егорович.
Толстая морда, как старший за столом, в меню глаза пялит, причмокивает губами.
-- Мда, товарищ официант, -- начал он, смакуя каждое слово, как куриную косточку, -- вы уж дайте нам большой графинчик водочки. Потом на закусочку маринованных грибов, паюсной икорки с зеленым лучком. Тут у вас большое блюдо записано в меню, так вы его и дайте. Потом, на первое, московскую солянку. Так... что же дальше...
Егор Егорович молчит, стоит, отдыхает себе и с ехидством ожидает, насколько же далеко зайдет человеческая фантазия.
-- Мда! .. Так значит, на второе, -- продолжает блаженствовать и смаковать толстомордый, -- дайте нам жареного гуся с гречневой кашей. Эх, товарищи, вы помните, у нас в области в колхозе "Красный птицевод" был гусь!
Один из сидящих за столом что-то одобрительно промычал. Остальные двое сидели молча.
-- Да, был хороший гусь! -- продолжал толстомордый. -- Вообще же, товарищи, возвратившись со съезда, нам надо было бы подумать о мерах развития гусеводства...
