Ее карточка, как святыня, стояла на его письменном столе, и он, вспоминая дни своей юности, подолгу любовался милым обликом и, печально вздыхая, восклицал: "Ах, счастье с этой женщиной мне было так возможно".
Всю силу своего чувства он перенес в свою работу. Он стал весьма крупным, выдающимся инженером. И год назад он получил в приказе благодарность за полезную деятельность.
В прошлом году, летом, он немного заболел и решил полечиться. Его сорокалетнее сердце стало пошаливать, - начались разные боли, спазмы и так далее.
Его премировали двухмесячной путевкой в Кисловодск, и в августе он уехал туда с намерением заняться лечебными процедурами.
Кисловодск в этом смысле чудный курорт. Там нарзан делает чудеса обновляет кровь и восстанавливает слабые нервы.
Два месяца подряд Саша принимал нарзанные ванны и ходил в горы, укрепляя этим свое уставшее сердце.
Он великолепно поправился и чувствовал себя молодым, способным ыа безрассудства. Но он там никого не встретил, кем бы мог увлечься. И теперь не без охоты покидал курорт.
В день отъезда он пошел в парк попрощаться с любимыми местами. Он пришел в нарзанную галерею. Ему там подали стакан нарзана. И он стал с чувством его пить, поглядывая на гуляющую публику.
Вдруг рука у него дрогнула. Пальцы невольно разжались, и стакан с треском разбился, упав на каменный пол.
Перед ним в двух шагах стояла Муза Н. со своим мужем.
Она стояла около источника и тоже пила нарзан.
Сердце замерло у Саши, когда он еще раз взглянул на нее.
Она была, пожалуй, по-прежнему красива и эффектна, но она очень пополнела.
Ах, где же эта тоненькая, смуглая красавица! Слишком полный ее стан, двойной подбородок и более крупные формы придавали теперь Музе солидный, стареющий и немного обрюзгший вид. И только милые ее глаза, блестящие и яркие, как звездочки, сияли по-прежнему, так же, пожалуй, молодо и оригинально.
Она взглянула на человека, уронившего стакан. И у нее в то же мгновение замерло сердце. И бывает же такое совпадение чувств - рука у нее тоже дрогнула, пальцы разжались, и стакан, упав на каменный пол, вдребезги разбился.
Рядом стоявший муж, стареющий и весьма полный, кособокий человек, с инженерским значком на лацкане пиджака, с недоумением посмотрел, что случилось.
И вдруг, всплеснув руками, он воскликнул:
- Боже мой, Муза! Да ведь это Александр Семенович - наш дорогой друг из Винницы.
Саша Ф. подошел к ним, и они стали пожимать друг другу руки, расспрашивая, волнуясь и смеясь от нахлынувших воспоминаний двадцатилетней давности.
- Александр Семенович, - сказал муж, - куда же вы, голубчик, тогда бесследно исчезли?.. Ну, правда, я вас немного ревновал, но мы с Музой очень огорчались вашему отъезду...
Муза, улыбаясь, сказала:
- В самом деле, Саша, куда же вы тогда делись?
Александр Семенович стоял растерянный, не зная, что сказать и что подумать.
Муж продолжал, улыбаясь:
- Да, я помню, много вы хлопот доставили нам своим отъездом. Помню, Муза три месяца меня пилила, зачем я так резко отказал вам от дома... Поверите ли, дело прошлое, но Муза плакала, и мы с ней заходили к вашей маме - расспрашивали ее о вас... Что с вами тогда стряслось?
Муза, улыбаясь, сказала:
- Это было, правда, нехорошо, Саша, что вы, не попрощавшись, уехали... Хоть бы написали письмо.
Саша растерянно бормотал:
- Боже мой... Как же так... Я писал... я не знаю... я думал, что...
Муж, громко смеясь, сказал:
- Да, черт возьми, я ревновал вас. Но теперь, Александр Семенович, я бы вам и сам сказал: поухаживайте, милый друг, за моей женкой.
Они втроем стали смеяться, иронизируя над своей полнотой, седеющими волосами и поблекшими чувствами.
Вдруг муж сказал:
- Друзья, постойте минутку - пришли центральные газеты, и я боюсь прозевать...
Они остались вдвоем.
Она сказала, улыбнувшись:
- Да, Саша, это было нехорошо с вашей стороны...
Саша, волнуясь и не понимая, сказал:
- Но ведь я думал, что муж все узнал... Я не хотел вам доставлять лишних страданий... Поверьте, я вас так любил...
Она вдруг сердечно и от души рассмеялась. Она так засмеялась, что он не знал, что подумать.
- Что вы смеетесь? - грубо спросил он.
Она сквозь смех еле могла сказать:
- Слушайте... Ведь тогда... помните... ну, в тот день, когда вы были у меня... Ведь это был не муж...
- Как не муж? - спросил Саша, ужасаясь.
- Ну да, - сказала она, смеясь, - это была телеграмма.
Муж прислал мне телеграмму, что он задержался.
- Но ваша дочка...
- Девочка ошиблась... Она на каждый звонок кричала:
папа приехал... Я как сумасшедшая кричала вам из окна, чтоб вы вернулись... Но вы... соскочили со своего дерева... и сразу исчезли...
Она, сдерживаясь и кусая губы, смеялась. Ее подбородок дрожал, и плечи тряслись от хохота.
- Но как же так? - бормотал он. - Я думал... фуражка, воротничок, которые я оставил...
Она, было перестав смеяться, снова захохотала так, что он подумал, что с ней истерика. Она сквозь смех еле могла сказать:
- Как же вы, Саша, уехали в Москву-то... без фуражки? Вы хоть бы зашли за фуражкой...
Он, сам не зная, что говорит, сказал:
- А куда же вы дели мой воротничок и фуражку?
- Ну, не помню, голубчик, - сказала она, - кажется, спрятала и сохранила на память.
Он хотел выдавить на своем лице улыбку, но не мог и стоял смертельно бледный, дрожа от волнения.
Она вдруг, увидев его в таком состоянии, перестала смеяться.
Она сказала:
- Простите, Саша, что я так смеюсь... Я вас очень любила...
Он взял.ее руку и стал целовать, бормоча:
- Боже мой... Ну как же так? Какая комедия жизни... Я вас тоже любил. И так ждал...
Тень прошла по ее лицу, и губы ее дрогнули, но она, отдернув руку, сказала:
- Муж идет, после поговорим...
Муж подошел к ним, на ходу разворачивая газету.
Саша, взглянув на часы, пробормотал:
- Ого, уже три. Ведь через сорок минут отходит мой поезд...
Они стали жалеть, что он уезжает. Они хотели, чтоб он зашел к ним сыграть в преферанс. Как, право, жаль, что онц встретились только сегодня.
Саша поспешно стал прощаться с ними и, бледный и растерянный, пошел в свой санаторий.
Через полчаса он, по-прежнему взволнованный и потрясенный, сидел в вагоне.
