Она пыталась занять себя домашними хлопотами, но, по правде говоря, делать было практически нечего. Когда в разговоре с Диком она обмолвилась, что миссис Томас в общем-то не нужна ей каждый день, он оборвал ее и безапелляционно заявил, что домработница останется. Прежде он уже высказывал беспокойство из-за того, что Лейни остается одна по ночам, так что она не стала развивать тему пребывания миссис Томас, опасаясь, что Дик, чего доброго, еще наймет ей прислугу с постоянным проживанием.

Она заполняла дни заботами о близнецах, но в глубине души чувствовала себя бесполезной и одинокой. Как-то позвонил мистер Харпер и поинтересовался ее планами на будущий семестр. Она уклонилась от определенного ответа, сказав, что пока не знает, будет она преподавать или нет.

— Могу я вам сообщить попозже?

Может, в августе?

— Тут есть проблема. Нам бы хотелось упорядочить все контракты к середине июня. Будьте добры, к этому времени сообщите мне свое решение.

Таким образом, у нее прибавилась еще одна забота, занимавшая ее долгими бессонными ночами. Труднее всего было пережить ночи. Она лежала в постели, которую совсем недавно делила с Диком, и ей отчаянно не хватало его. Настолько сильно, что делалось больно. Эта боль снедала ее, лишала жизненной энергии.

Если бы раньше кто-нибудь сказал ей, что она будет чувствовать себя такой одинокой с двумя близнецами, постоянно требующими внимания, она бы просто не поверила. Лейни ожидала, что дети заполнят ее жизнь до отказа. Однако они не заполнили пустоту, образовавшуюся после отъезда Дика. Каждый день она ловила себя на том, что относится к жизни со все большей апатией. Это приводило ее в шок — точнее, в ужас. Неужели то же самое происходило с ее матерью? И она не любила Лейни, потому что некому было полюбить ее саму?

Лейни резко села в постели, от внезапного озарения ее бросило в холодный пот. А ведь вполне возможно. Когда человека никто не любит, он не способен и одарить любовью других. В таком случае она несправедлива по отношению к собственным детям. А вдруг она, сама того не ведая, обделяет их, лишает тепла, как ее обделила лаской собственная мать?

На следующее утро Лейни находилась на кухне, когда зазвонил телефон. Она провела бессонную, ужасную ночь, так что испытала облегчение, когда наконец взошло солнце. Миссис Томас уже пришла и собирала белье для стирки. Близнецы были накормлены, помыты и мирно спали.

Прежде чем взять трубку, Лейни несколько мгновений смотрела на телефон. Сердце ее бешено забилось.

— Алло.

— Доброе утро.

Слова достигли ее ушей, теплые, мелодичные, волнующие. Вспомнилось, как он впервые сказал ей эти слова в то первое утро, когда она проснулась в его постели. Тогда он был для нее чужим, но теперь — нет. Теперь он стал ее душой.

— Доброе утро.

Без предисловий он выпалил:

— Думаю, дело будет передано в суд присяжных в четверг. В любом случае к пятнице у нас будет оправдательный приговор. — Столь типичная для него гиперуверенность в своих силах вызвала у Лейни улыбку, и она крепко сжала трубку. — Я намерен повторить это только еще один раз, Лейни. На уик-энд я приеду к вам. Хочу, чтобы ты собрала все необходимое. — Чуть замявшись, он затем решительно продолжил:

— Я перевезу тебя и близнецов в Нью-Йорк.

— Черта с два! — крикнула она в трубку и, радостно бросив ее на рычаг, вскочила. — Миссис Томас! Помогите мне собрать вещи!

Домработница, пыхтя, влетела на кухню.

— Вы сказали — собрать вещи? — Тут лицо ее расплылось в улыбке. — Значит, он за вами приедет?

— Нет. Я сама еду к нему! Не берите трубку! — воскликнула она, когда телефон снова зазвонил. — Не отвечайте на звонки до вечера! Пойдемте, у нас уйма дел.

Пока миссис Томас опустошала ящики комода с детской одеждой, Лейни связалась с авиакомпанией и забронировала билеты. Через полтора часа, как ни странно, они были готовы к отъезду. Миссис Томас попросила мужа отвезти их до Талсы на микроавтобусе Лейни. Потом они поставят автомобиль возле своего дома, до получения дальнейших распоряжений. Взятый напрокат «Кадиллак» Дик вернул, когда возвращался в Нью-Йорк.

Возле выхода на посадку, после того как их багаж прошел проверку, миссис Томас вдруг разрыдалась, впервые осознав, что «ее малютки» уезжают. Лейни понимала, что ласковое обращение относится и к ней.

— Вы не забудете позвонить Дику? — Лейни боялась оказаться одна в аэропорту с двумя малышами на руках.

— Нет-нет. Как только провожу вас, сразу же позвоню ему, — сквозь слезы пообещала женщина. — Рейс номер триста сорок пять, прибывает в Нью-Йорк в пять часов десять минут.

— Да, а если он будет в суде, обязательно оставьте сообщение на автоответчике. Спасибо вам, миссис Томас. За все.

Она обняла рыдающую женщину, пообещав скоро навестить ее, как только они вернутся, чтобы привести в порядок дела, касающиеся аренды дома, ее работы, обстановки, наконец. После чего, передав Тодда стюардессе, поспешила к самолету, боясь, что передумает.

В тот день близнецы были кроткими как ангелы. Во всяком случае, на протяжении всего полета они вели себя безупречно. Лейни кормила Тодда, потому что он был более неугомонным едоком, а восторженная стюардесса покормила из бутылочки Мэнди. После чего оба малыша уснули.

Лейни чуть ли не жалела об этом, ведь теперь они оставили ее наедине с собственными мыслями, в противном же случае у нее не было бы времени, чтобы взвесить свое решение, задуматься о грандиозности своего поступка, переживать, как среагирует на это Дик.

А вдруг он их не встретит?

Да нет, конечно же, встретит. Он же не захочет, чтобы его дети находились в суете аэропорта, даже если будет готов задушить их мамашу. И может быть, он и прав, ведь она бросила трубку и больше не отвечала на звонки, хотя телефон разрывался еще целый час после того, как она оборвала их разговор.

Но что будет у него на душе? Сегодня утром при звуке его голоса Лейни осознала, какой непробиваемой дурой была все это время. Ее влекло к нему, она нуждалась в нем и любила его. Однако упрямо цеплялась за страх, произраставший из прошлого, до появления в ее жизни Дика. Ее мать была ожесточенной, разочарованной и злой на весь мир женщиной, не способной ни принять, ни подарить любовь. Лейни вдруг поняла, что и сама станет такой же, если упустит шанс проявить свою любовь.

Никто не принесет ей счастье на блюдечке с голубой каемочкой. И недостаточно просто найти его. Нужно самой сделать этот последний шаг, шаг навстречу своему счастью. Это сопряжено с риском, но тут уж приходится выбирать: либо пойти на риск, либо же прожить оставшуюся жизнь с саднящей пустотой в душе.

К тому же она не имеет права быть эгоисткой. Даже если Дик ее не любит, он любит своих детей и сделает все возможное, чтобы они были счастливы, окружит их теплом и заботой. Она попросту не может лишать их этого. Впрочем, она не хотела лишать и себя…

Если только он говорил искренне…

— Миссис Сарджент, пожалуйста, пристегните ремень. Мы идем на посадку.

Лейни нервно защелкнула ремень безопасности и покосилась на близнецов. Как она выглядит? Не помялась ли одежда? Может, надо подкрасить губы?

К горлу подкатил комок, и приземление было тут ни при чем. Заметит ли он, что она сбросила эти проклятые пять фунтов? А вдруг он рассердится? Вдруг его вырвали прямо из суда? Что, если из-за нее он проиграет дело?

Но отступать было поздно. Самолет подрулил к воротам, и люк открылся. Женщин с детьми выпускали в первую очередь.

Тодд ознаменовал свое прибытие в Нью-Йорк оглушительным ревом, к которому тотчас присоединилась его сестренка.

— О Господи! — ужаснулась Лейни и, перебросив через плечо одну из сумок с пеленками, вышла с сыном на трап. Следом шла стюардесса с Мэнди на руках.

В толпе Лейни сразу же увидела седые волосы Дика. Взгляд его глаз был прикован к двери, через которую они должны были пройти, и он мгновенно их заметил. Кроме того, трудно было не услышать от Тодда.