- Грузовиков с передним приводом еще никто не делал, это не привьется.
- Один научно-технический прогресс нам ничего не даст, - объявил Сергей со свойственной ему категоричностью. - Необходим поворот в умах. Научно-технический прогресс начинается с нравственного прогресса.
- Как вот наши деды раньше работали, - снова заговорил Наиль.
Я насторожился: кого он имеет в виду под дедами? Наиль продолжал:
- Как в сорок первом году, когда война началась, ставили заводы на востоке страны? Три месяца - и цех дает продукцию. И продукция-то какая танки!
Раздались громкие голоса:
- Во загнул! Три месяца под открытым небом. Так если фундамента нет, то и станок не заработает.
- А энергию откуда брали? Надо же подключиться к энергетической единой системе. На одном энтузиазме далеко не уедешь.
- Легенды все это, не было этого.
- Как так не было? Работали же...
- А вы что думаете? - спросил Сергей, и все головы повернулись ко мне.
Я смотрел в их молодые ждущие глаза и невольно думал о том, как мы сами утратили многое из того, что имели. Но как им объяснить это? Я вспомнил одну старую историю, которую держал в запасе на такой вот черный день.
- Во-первых, - говорю, - если бы этого не было, то и мы с вами не сидели бы сейчас под этими сводами. А во-вторых, расскажу вам о своем старом знакомом - директоре завода Прохорове. Его сейчас нет в живых, но многие его помнят.
В июле 1941 года Прохоров получил от наркома приказ поставить танковый завод за Уралом. Указали точку на карте и срок - как раз три месяца. А когда Прохоров уходил от наркома, его остановил в приемной секретарь Кробышев.
- Это вам, - и протягивает Прохорову чемодан в сургучных печатях.
- Что это? - спросил Прохоров.
- Тут двести тысяч рублей, это ваш премиальный фонд.
- Где я должен расписаться? - спросил Прохоров.
- Нигде. Это ваш личный премиальный фонд.
Прохоров потом рассказывал, как дрожал над этим чемоданом по дороге на Урал, на ночь под голову подкладывал. Довез благополучно. У него сохранилась записная книжка, куда он заносил все цифры: кому сколько выплатил премии. Эта записная книжка и сейчас цела - хранится у внуков. Словом, через 88 дней завод был пущен.
Реакция на мой рассказ была однозначной.
- Вот это да!
- Такой механизм не мог не сработать. Это же вопрос о правах директора.
- Дайте мне такие же права, и я горы сверну.
- У меня никаких прав. Даже премия от меня не зависит. Как я могу влиять на процесс.
- А ты меняй свое отношение.
- Правильно. Если мы сами не переменимся, то и вокруг себя ничего изменить не сможем. Это этика. Это первооснова.
- Зачем тебе этика? Дайте мне права - и дело с концом.
- Иначе будем проводить технический прогресс на бумаге, этим методом мы владеем, - сказал строгий голос за моей спиной.
Подчеркиваю, разговор о научно-техническом прогрессе происходил на самоновейшем автомобильном заводе по производству грузовиков. КамАЗ недаром называют выставкой лучшего всемирного машиностроения, ибо тут на одном заводе собрано все лучшее, что применяется в мировой машиностроительной практике - за это миллиарды плачены.
Но тут же уместно сделать оговорку: не применяется, а применялось в мировой практике 15 лет назад. Сколько технических новинок появилось в мире за эти годы. Но их еще нет на КамАЗе.
Значит, в цехах завода должна вестись непрерывная модернизация, то же самое относится и к конечной продукции - грузовику, новые модификации которого уже выходят из ворот завода.
- Восемьдесят три процента, повторяю, восемьдесят три, - говорил голос за моей спиной.
- Что такое восемьдесят три процента? Страшно знакомая цифра, спросил я у Сергея, сидевшего рядом.
- Восемьдесят три и семнадцать, - поправил он. - Это две наши самые популярные цифры, их вспоминают во всех докладах, на всех собраниях. Это показатель нашего прогресса. Восемьдесят три процента всех производственных процессов на КамАЗе автоматизировано и механизировано и лишь семнадцать процентов операций совершается с помощью ручного труда. Восемьдесят три процента это очень высокий показатель, самый высокий в стране и, возможно, в мире.
Я тоже слышал не раз об этих цифрах. При этом явное предпочтение отдавалось более высокому показателю - 83 процента успеха. Но я публицист, и весь мой интерес на стороне семнадцати процентов, которые остались в явном меньшинстве, но тем не менее существуют.
83 процента реализованы. Готов отдать их поэтам, пусть они слагают поэмы про роботов. А я буду заниматься тем, что в остатке. В этих 17 процентах все наши современные конфликты, проблемы, поиски и разочарования.
Я пригласил Николая Дмитриевича Мальнева, и мы вышли из конторки. Тем временем закончился обеденный перерыв. Вот и сварочный автомат, за которым работает Сония Андрашидовна Нуртдинова.
Голубые полосы пробиваются сквозь щель - идет автоматическая сварка.
Отсюда начинается мой вопрос, для меня крайне важный. Поворачиваюсь к Николаю Мальневу.
- Как вы думаете, Николай Дмитриевич? Аппарат варит карданный вал, это безусловно автоматизированная операция, следовательно, она входит в восемьдесят три процента. Но вот сварка закончена. Сония Андрашидовна снимает вал руками, вес двенадцать килограмм. Это же ручная операция. Но куда она входит - в семнадцать процентов или в те же восемьдесят три? Ибо в технологических картах записана одна операция: сварка карданного вала, а она автоматизирована.
- Это надо выяснить, - отвечал Николай Мальнев с некоторым удивлением. - Я как-то не думал. Теперь будем поворачиваться в сторону этих вопросов.
Я вспомнил историю, случившуюся в одном министерстве. Работали там не покладая рук - и главным образом на бумаге. И вот что наработали. Все больше продукции выпускалось со знаком качества. В конце концов выход знака качества достиг небывалой величины - семьдесят два процента. Тогда министр данного министерства пришел к логическому заключению.
- Если у нас такой высокий процент продукции со знаком качества, то должны мы сделать следующий шаг. Будем поставлять нашу продукцию на экспорт. Выходим на мировой рынок и завоюем его.
