Принимается единогласно.
Взрослые дяди разъехались и разошлись по своим кабинетам с чувством исполненного гражданского долга. Отныне все покойники нашей державы будут получать типовую ленту.
"Дорогой мамочке" - вот таким сверхпроизводительным путем появилась надпись на моем венке. И это все. Больше ни звука, ни слова. Так решила машина, бездушная, как сама смерть.
А трафаретов сколько угодно: "Дорогой сестре", "...бабушке", "...тете" - я же говорил, на все вкусы и случаи жизни. Дяди хорошо потрудились.
Господи, да когда же мы опомнимся? Кому нужна такая высшая производительность, если при этом глохнет душа! Будьте вы все при плане но не до такой же степени дурости!
Я понимаю, что хочу перепрыгнуть через ступеньку. Уважение к мертвым надо начинать с уважения к живым. А уважение живых начинается с памяти о наших отцах и дедах, наших матерях.
Неустранима душевная боль, возникшая от смерти родного человека, но она дана нам природой. А вот сердечная боль от похоронной бездушной машины - это уже не от природы, это мы сами себя травим. Я должен написать об этом. Должен завершить мои заметки.
Любой ценой!
Перестройку надо начинать не с экономики, а с человека. Чтобы человек возвратился в себя.
Люди, вы меня слышите?
Одинокий тоскующий голос плывет в каменном ущелье города, погруженного во мрак. Кто услышит?
Ну хорошо, думал я, пытаясь взбодриться под струями полночной прохлады, выговорим мы наши боли, нарисуем их черными красками или в голубых тонах близлежащих далей - и разойдемся по кабинетам, чтобы и дальше творить то, что до того творили. Ведь сколько и прежде было таких вопиющих голосов. И на каждый глас находилась своя пустыня.
Я не есть указующая инстанция. И даже не фиксирующая. Я есть инстанция страдательная, потому что, если общество устроено разумно, оно обязано иметь своих страдателей, терзающихся от всякого разлада гармонии, а не греющих на нем руки.
Улицы казались бесконечными, как коридоры Госплана. А там на самом верхнем этаже в конце коридора стоит старый медный титан с кружкой на цепи. Титан сверкает начищенными боками, но не каждому дано его видеть.
В народе титан прозвали Центральная чернильница. Существует поверье: если руководитель, приехавший с периферии решать дела, сумеет найти титан на самом верхнем этаже и выпьет хотя бы глоток из Центральной чернильницы, дело его решится самым благоприятным образом.
Однако найти титан не так-то просто, ибо всех коридоров тут более ста километров, а те, кто знает местонахождение Центральной чернильницы, другим не говорят из опасения, что на всех чернил не хватит.
Могу указать точный адрес, слышанный мной от верного человека: самый верхний этаж, как выйдешь из лифта - прямо до конца коридора, предпоследняя дверь налево.
Ныне на всех этажах говорят, что старый титан вот-вот будет сдан в музей. Центральная чернильница перестанет существовать, а вместо этого все руководители на местах получат свою чернильницу-непроливайку. Тогда не станет нужды каждый раз мчаться за разрешением: можно макнуть ручку или нельзя? А станет совсем по-другому, как в сказке: директор опускает ручку в собственную чернильницу и сам ставит подпись - дело сделано...
Будто бы решено в порядке эксперимента с нового года раздать директорам двести сорок таких чернильниц, однако при условии, что у всех директоров чернила будут одного цвета, следовательно разливать их придется из одной бутылки.
Да и то сказать: плановый централизм никогда не планировался. Но возник тем не менее.
А может, все это есть наша русская удаль?
Всего у нас много, можно сказать, вдоволь: миллиардов, тонно-километров, мегаватт. И полезных ископаемых в избытке, и начальников, и трибун для произнесения речей.
Так чего же сквалыжничать? Будет сделано. Размахнемся всем народом - и сделаем. Раскачиваться, правда, будем постепенно, с оглядкой, да и поворчим порой: зачем наш покой тронули? Но уж потом раскачаемся, размахнемся кувалдой - и сотворим. Это будет наш чисто русский перестрой.
Над городом занимался новый день, и это был, как говорится, не только последний день прошлого, но и первый день будущего. Прочистилось, заголубело небо, солнечный луч заскользил по асфальту.
Не только вчерашние истины стали нынешними ошибками. Так же и сегодняшние истины станут ошибками завтрашними, ибо таково неудержимое движение действительности.
Куда бы мы ни двигались по кольцам земной орбиты, а все равно придем туда же - к завтрашнему дню.
1986
