Аркадий Миронович выступил вперед, кладя руку на плечо Мартынова. Он нисколько не удивился, услышав от Мартынова о "Ночном дозоре", казалось, так и надо было, оба взволнованны, и это естественно в такое утро.
- Пойми, Сергей, - начал Аркадий Миронович. - Никто не ограничивает твою творческую свободу. Как ты увидишь, так и будет. Собственно, мы вообще ни при чем...
- Как ни при чем? - сбивчиво говорил Сергей Мартынов. - Я всех хочу нарисовать. Мне нужен не только фон, мне требуется натура. - Повернулся к полковнику. - Я сделаю, Семен Семенович, я нарисую, можете не сомневаться, я же здесь двадцать два года в школе номер восемь учителем рисования проработал, а теперь на вольных хлебах, меня в городе все знают, я могу и на холсте, и на стене, но на стене лучше, использую темперу, все русские иконы написаны темперой, я давно уже думал, пробовал, эскизы имею, а потом бросил, нет у меня завершающей точки, вы приехали, должна появиться.
- Смотри-ка, ты, значит, художник, - с удовольствием протянул полковник Шургин, приостанавливая сбивчивую речь Мартынова. - И портреты можешь?
- Вы не волнуйтесь, Семен Семенович, - торопился Мартынов. - Я бесплатно сделаю, совершенно бесплатно. Без учета себестоимости, как этот живодер, он у меня еще попляшет. Мне от вас потребуется только одно.
- Проси, - сказал Шургин. - Все, чему мы можем посодействовать, будет исполнено.
- Краски? - догадался младший лейтенант Рожков, привставая с дивана.
- У Сергея Андреевича прекрасная мастерская, там все оборудовано, заметила Наташа Веселовская. - Правда, сама мастерская старовата, но мы сейчас думаем по этому вопросу.
- Все есть, все, - нетерпеливо подтвердил Мартынов, протягивая руку к полковнику. - Мне нужны ваши фотографии.
- Да вот же она, совсем свежая. - Шургин указал на фотографию, которая к тому моменту оказалась лежащей перед ним на столе.
- Не то, не то! - Сергей Мартынов безнадежно взмахнул рукой. - Мне необходимы фотографии военных лет.
- Сказанул. Откуда мы их тебе возьмем? - удивился подполковник Неделин. - Нас тогда не фотографировали. Мы воевали, а не позировали.
- Весь мой личный архив в Пруссии сгорел, - сказал полковник Шургин.
- У меня была такая малюсенькая, как от партбилета, - сказал младший лейтенант Рожков. - Но она дома, в Новосибирске.
- У меня тоже ничего нет, - сказал Николай Клевцов, качая головой. Откуда?
- А у тебя? - Мартынов повернулся к Сычеву.
- Что-то есть. Сорок пятый год, уже после войны, в штатском, - Аркадий Миронович пожал плечами. - А фронтового ничего.
- Вот, вот, я предвидел, - путанно торопился Сергей Мартынов. - Где высшая мысль, откуда ее взять? Сбивается замысел. А если ее нет, тогда и победы нет, старуха говорила, где они, молодые, в земле лежат. Но я все равно сделаю, товарищ полковник, я обязан, перед вами тоже, но в первую очередь перед ними, которые в земле лежат, я сделаю, дайте мне срок два дня, вот увидите.
Мы и опомниться не успели, как Сергей Мартынов, крепко сжав кулаки, с напряженным бледным лицом, выходил из комнаты, выкидывая вперед протезную ногу. Это было похоже на бегство, но вместе с тем такой уход казался неизбежным, во всяком случае, никто из нас не удивился, мы приняли все это как должное.
- На комбата-один мы можем положиться, - уверенно заявил полковник Шургин. - А это что? Не взял, выходит?
Сброшенная кем-то со стола фотография валялась на полу.
6. Рисунок с натуры
Позднее Сергей Мартынов рассказывал, что это было как землетрясение, как обвал. Ему показалось, будто дом качнулся и уплыл из-под ног, но он тут же понял, что это удар внутренний и к окружающему миру отношения не имеет. Но что именно его ударило изнутри, он тогда еще не знал. Одно было несомненно: скорее в мастерскую, к своей картине. А как быть дальше, когда он окажется один на один с картиной? Это не имело значения, потому что удар был, он и подскажет, что делать дальше. Это был удар длительного действия.
Сергей Мартынов не помнил, как добрался до мастерской, как сбросил простыню со стены и начал писать. Он вообще не помнил того, что было в последующие два дня. Приходила жена Клавдия, приносила еду, готовила краски, он ел или не ел - он не помнил, не мог бы восстановить последовательности своих действий и всей работы. Спал ли он? Неизвестно. Не зацепилось в памяти. Но, кажется, курил, потому что окурков на полу обнаружилось много, особенно по углам. О чем рассказала обглоданная нога курицы, также догадаться нетрудно. Но куда девалась начатая пачка чая, если электрический чайник оказался неисправным и его нельзя было включить в сеть. Об этом можно только гадать.
Главный свидетель - сама картина. Вот она - нависла перед всеми нами. Она расскажет обо всем, что недосказано. Она расскажет нам, о чем страдал художник.
- И тут я увидел, что она закончена, - говорил Сергей Мартынов. Больше ни мазка, ни единой черточки. Я и не знал, что она закончена. Она сама мне об этом сказала. Шепнула на ухо: я готова. И я побежал за вами. Бегу и думаю: как же все это у меня получилось? Сам не понимаю. Чтобы картина со мной разговаривала - такого никогда не было.
Впрочем, все это произошло потом, забегать вперед никто не обязан, более того, такое забегание вообще противопоказано. Мы люди военные и потому наша функция: соблюдать последовательность - во всем! - в накоплении материала, пересказе, при обсуждении и после него.
Итак - не отставать от событий, но и не высовываться вперед.
Что же было за эти двое суток?
А было то, что никто не знал, куда запропастился Сергей Мартынов. Пробовали обратиться к Аркадию Мироновичу, который похвалялся тем, что был у Мартынова в мастерской, но Аркадий Миронович делал таинственное лицо и по секрету сообщал, что Сергей Мартынов просил его не беспокоить. На деле же Аркадий Миронович сам умирал от желания узнать, куда пропал Мартынов и что с ним. Секрет же состоял в том, что Аркадий Миронович действительно был ночью в мастерской Мартынова, но начисто забыл - где это? Ведь они ехали в инвалидной машине, петляя по улочкам, где-то в центре, совсем близко, рукой подать, да вот, выскользнуло из памяти.
Конечно, можно было справиться о местонахождении мастерской у фотографа Ван Вановича, который за это время не раз прокатывался ловким шаром по коридорам, но было как-то неловко и тут расписываться в незнании. Аркадий Миронович решил: узнаю у Наташи Веселовской, но та куда-то задевалась.
