Теперь, когда Яков оставался в ешиботе один, он не учил определенные главы, а перелистывал. Быть может, он найдет ответ у Рамбама или в философской трактате Иегуды Галеви? А что говорится в солидном труде под названием "Долг сердца"? Он прочитал несколько строк, стал листать дальше, снова открыл где-то в середине, опять стал перелистывать страницы. Он закрыл руками лицо, сомкнул веки и так сидел, погружённый в собственную тьму. Его одновременно тянуло и к Ванде, и в могилу. Как только на мгновение его отпускала тоска по ее телу, ему хотелось умереть, погаснуть. Уста его непроизвольно шептали:

- Отец в небесах, забери меня!...

Он услышал шаги. Благочестивая еврейка, вдова синагогального старосты, принесла ему горшочек варева. Яков смотрел на нее и думал. Вот эта женщина - хромая, с бородавкой на носу и с волосами на подбородке - настоящая праведница. Она не обладала ни одним из тех недостатков. которые он находил у остальных. Опухшие гляза ее излучали целомудрие, деликатность, желание делать лишь добро. Она тоже потеряла мужа, детей, дом. Но в ней не осталось горечи. Она никому не завидовала ни к кому не питала злобы, никого не оговаривала. Она по доброте душевной стирала на Якова варила ему прислуживала. Она даже не давала благодарить себя за это. Когда Яков пытался выразить признательность, она обычно говорила:

- Ведь для этого люди и созданы

И теперь она поставила на стол чугунок, налила похлебку в миску. Она принесла Якову хлеба, солонку с солью, положила перед ним нож. Даже ковш с водой и полотенце для омовения рук не забыла подать. Пока он ел, она смиренно стояла у двери, ждала посуды. Откуда все это в ней взялось? спрашивал себя Яков. Для этого ведь нужно обладать мудростью... Она служила Якову живым примером того, что существует в мире нечто более возвышенное. Если бы даже она была единственной в своем роде, все равно это было бы свидетельством того, что существует красота бескорыстья. А что если жениться на ней?... Яков спросил ее, не вьшла бы ли она при случае замуж. Она взглянула на него со скорбью и ответила:

- Бог даст, на том свете... За моего Барух-Давида...

4.

Ночью, когда Яков уснул, к нему пришла Ванда. Она явилась ощутимо живая, окруженная светом. Лицо ее было заплаканное, живот высокий, глаза, полные слез, смеялись. - Где ты оставил меня, Яков? - говорила она. Что будет с твоим ребенком? Он вырастет среди мужиков!... Она пахла полем и сеном. Яков вздрогнул и проснулся. Но образ Ванды исчез не сразу. Некоторое время Яков был между сном и явью. Потом, когда видение растаяло в темноте остался след, как свет только что потушенной лампы. Якова охватил внутренний трепет. В ушах еще звучал голос Ванды. Он как бы ощущал тепло ее тела. Это был не сон, а видение, Яков замер в ожидании. Не появится ли она снова? Как только он заснул, она опять предстала перед ним. Он явственно видел ее головной платок с бахромой и передник в клеточку. Она приблизилась, обняла его за шею и стала целовать. Он должен был нагнуться к ней, так как ее набрякший живот не давал ей подойти к нему вплотную. Он ощущал вкус ее губ, соль ее слез. Она говорила:

- Это твой ребенок... Кровь и плоть твоя...

Яков снова очнулся. На этот раз он до самого рассвета не смыкал более глаз. Он знал, что наяву видел Ванду. Она в своем чреве носила его ребенка. До утра Яков твердил псалмы, которые знал на память. Чуть заалел восток, как он встал, сотворил омовение рук. Теперь стало ясно. Он не должен оставлять среди язычников ни Ванды, ни своего ребенка. У него было немного денег. Кто-то хотел построить дом на месте, где раньше стоял дом его тестя, чьим единственным наследником он являлся. Он получил за землю и за фундамент, который там оставался, пятьдесят злотых. Уложив свои вещи в мешок, он направился в синагогу. Там он встретил реб Липе, который всегда появлялся в молельном доме первым из миньяна . Завидев Якова с мешком за спиной, он удивился.

- Что это значит?

- Я еду в Люблин.

- То есть как? Мы ведь договорились насчет свадьбы!

- Я не могу пойти на этот брак.

- А что будет с учениками? - спросил Липе.

- Вам придется найти другого учителя.

- Что это вдруг?

Яков молчал. Он не хотел врать, но и не мог сказать правду. После некоторой паузы он произнес:

- Я хочу вернуть расходы, потраченные общиной на мое вызволение.

Он развязал кошелек и отсчитал реб Липе двадцать злотых. Реб Липе застыл, держа руку на бороде. Его черные глаза были преисполнены немого изумления, и он лишь проронил:

- Где это слыхано, чтобы общине вернули деньги!

- Они пригодятся.

- Что мне написать вдове?

- Напишите ей, что мы не подходим друг другу.

- Ты уже больше не вернешься?

- Ничего не знаю.

- Сам себя подвергаешь изгнанию?...

Яков встал на молитву, даже не дожидаясь миньяна. Еще вчера он слышал, что рано утром в Люблин должна отправиться подвода. Он наскоро помолился в пошел к Лейбушу. Яков про себя загадал. Если по дороге ему встретится кто-нибудь с полными ведрами, и если окажется для него свободное место на подводе, это будет знамением, что в небесах его решение одобрено. Он вышел из синагоги и сразу же наткнулся на водовоза Калмана, который нес два полнехоньких ведра. А когда Яков пришел к Лейбушу, тот сказал ему:

- Еще одного пассажира как-нибудь впихнем!...

Утро было теплое, хотя и осеннее. Местечко было объято покоем. То тут, то там открывались ставни, я женщины высовывали головы в чепцах. Евреи с талесами в мешочках направлялись на молитву. Пастухи выгоняли на пастбище коров. На востоке уже пылало золотое солнце, но по деревьям и кустам, выросшим здесь после разрухи, еще стелилась роса. Птицы щебетали и подбирали зернышки овса, падающие из мешка, привязанного к морде лошади. Трудно было представить себе, что здесь, на этой самой земле, потрошили малых детей или закапывали их живьем. Земля продолжала вести себя так же, как во времена Каина: впитывала в себя невинную кровь, укрывая все злодеяния.

Пассажирами были, в основном, женщины, едущие закупать для своих лавок товар. Лейбуш сказал Якову:

- Вы сядете возле меня на козлы.

Подвода должна была выехать сразу же, но то я дело возникала новая причина для задержки. То какая-нибудь женщина что-то забыла взять с собой, то молодуха бегала покормить грудью ребенка. Местный житель просил передать пакет в люблинский заезжий дом. Двое коммерсантов, сидевших между женщинами, бойко острили, делали ослиные намеки, ответом на которые было хихиканье. Яков слышал, как о нем шепчутся. Было даже произнесено имя вдовы, с которой он собирался венчаться. Он понимал, что невольно доставляет ей огорчение и унижает ее. Просто ужасно! К чему ни притронешься, натворишь бед, - говорил себе Яков. Он успел просмотреть все сочинения на тему о морали, которые были в юзефовской синагоге. В них были наставления, как избежать сетей, расставленных ангелом-искусителем. Но сатана умел перехитрить всех. Он всегда был тут как тут. За что ни возмешься, кому-нибудь причинишь боль. Если даже вести себя порядочнейшим образом, и то это вызывает зависть у завистливых.