***
В Конго-Браззавиле мы сделались маоистами. Таможенник, негр в китайском мундире, для начала запретил нам выйти в город и пребывать в нем. Нам запрещено даже обратиться к врачу. Затем добрые десять минут он рассматривал наши фотографии в паспортах, делая вид, что читает фамилии. В конце концов, он глянул мне прямо в глаза и сказал:
- В своей жизни вы ни на что не пригодны.
- Чего?
- Вы непродуктивны. Вы паразиты. Все руки должны использоваться для производства, чтобы расцвело сто цветов, как учил нас председатель Мао. Вы должны стыдиться.
Веду себя тихонько, пока он не поставил все свои печати, после чего заявляю, чтобы дал себе засадить греку.
- Засадить греку?
Он ни хрена не понял. Облегчаю ему задачу, говоря, что вместо грека может быть и сенегалец. Прежде, чем ему удается найти достойный ответ в своей маленькой красной книжечке, нас уже нет. Раз нам запрещено оставаться в городе, садимся на поезд, который через буш доставляет нас в Пойнте Нуар, нашу конечную цель. Эта прогулка по Африке нам уже осточертела. И я решил, что на этом конец.
На пляже возле порта потихоньку вылизываемся от малярии. Там же заканчиваем нашу Библию. За эти несколько дней знакомлюсь с несколькими европейцами, которые за проведенные тут годы превратились в африканцев. Они поселяют нас у себя, а пара проведенных с ними делишек позволяет мне собрать наличность. Половину отдаю Мигелю.
Я нашел себе судно - старый кипрский ржавый транспортник, который завтра идет на Роттердам. Я возвращаюсь на север.
Самое время расстаться. Вся эта история начала мне надоедать. Мигель теперь может справляться и сам. Что же касается меня, ослабленного этим африканским эпизодом, то самое времечко взяться за продолжение.
- Чао, Мигель!
- До свидания, Чарли. Спасибо тебе за все.
Он пожимает мне руку. Он тронут до глубины души, видно невооруженным глазом. Я тоже, но по мне не видно.
***
Эй, ты там, наверху! Видал? Кое-кого я спас!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Судно высадило меня в Роттердаме после приятного путешествия без каких-либо приключений. В свободное от работы время кипрские моряки играли в нарды. Поскольку кости у них уже имелись, я научил их играть в более интересную игру: в крапс. Удача сама шла в руки. Даже не пришлось обманывать, чтобы общипать их на пару сотен долларов. В Европе осень. Возвращение к цивилизации всегда приходит для меня с трудом. Слишком много людей, слишком много шума, слишком много правил. Я сразу же направился в Бордо, где всегда оживают детские воспоминания.
Именно здесь поселилась моя семья после изгнания из Марокко. Здесь же я пережил и собственные "четыреста ударов"2.
Физически я был необычайно развит для своего возраста, и полностью посвятил себя единственному интересному для себя занятию, которым в то время мог заняться, то есть - уличным приключениям. Параллельно с этим я немного походил в лицей, чтобы доставить удовольствие матери. Но это было с моей стороны единственной уступкой. Помню день экзаменов на аттестат зрелости. Я уже был шефом банды, поэтому в лицей прикатил на краденой машине, с одним из своих парней в качестве шофера.
Тогда я наделал массу глупостей, заставивших покинуть город в весьма юношеском возрасте. Следующий год я провел на Лазурном Побережье, стараясь выехать за границу. Чтобы умотать из Франции я пробовал всего.
Дважды я вступал в Иностранный Легион, записался добровольцем во время Шестидневной Войны: это же сколько неудачных попыток. В конце концов, напал на судью по делам несовершеннолетних не такого глупого, а может чуточку посимпатичнее, чем иные, который сделал необходимое, чтобы я получил паспорт. В Каннах я уселся на судно до Буэнос-Айрес - мне было всего восемнадцать; а после того - семь лет интенсивных приключений, удовольствий, путешествий. В Бордо после того возвращаюсь впервые. Интересно было бы повстречать моих давних дружков, что остались из ничего не осознающей банды пацанов, которыми мы тогда были. А прежде всего, хотелось бы увидеться с толстяком Кристианом. Его я отправился искать в баре, где чаще всего привыкли встречаться. Хозяин, толстый и усатый, никак не может остыть от изумления:
- Чарли, блин, сколько лет, сколько зим. Сидел?
- Нет.
- Смылся?
Здесь практически ничего не изменилось, и потому чувствую себя не в своей тарелке. В тех беднейших кварталах как Капус, Клобер, Сан-Мишель, где подростком я искал приключений, теперь проживают иностранцы. В каждой семье: испанской, португальской или арабской, по крайней мере один парень сидит или скрывается. Понимающее подмигивание бармена, этого старого альфонса, весь этот цирк уж слишком припоминает мне все, что я знал до того.
Это возвращение к прошлому, которое мне казалось окончательно закрытым. Перебиваю усатого, который уже начал какой-то рассказ:
- А толстый Кристиан, знаешь, где его найти?
Не прошло и часа, и я уже знаю, где искать дружка. Проживает на одной из тех грязных улочек за портом. Дом не выглядит слишком привлекательно: четырехэтажное здание, темное и пропитанное сыростью. Крис проживает на последнем этаже.
Стучу. Открывает он сам.
- Чарли!
Черт подери! Он изменился, совершенно не походит на парня, которого я знал. Толстяк Кристиан сделался просто огромным. Весит не менее центнера, черты лица сделались более грубыми. Он постарел.
Несколько неуверенно он приглашает меня зайти. Здесь опять неожиданность. Кристиан женат. В кухне знакомлюсь с его женой, брюхо которой не уступает мужниному. Но у нее имеется объяснение: она беременна.
Немного разочарованный и понимающий, что я здесь не к месту, гляжу, как Кристиан, который тоже чувствует себя не в своей тарелке, наливает анисовку. Посылая мне полные робости взгляды, он обыскивает свою засвиняченную квартиру, но, в конце концов, находит в этом бардаке две чистых рюмки. Собственно говоря, его рожа лишь немного жирноватая, осталась такой же, что и раньше, постарел он, в основном, из-за своего пуза. Когда он наконец-то садится напротив меня, я узнаю своего старого приятеля. Наша неуверенность быстро испаряется, и уже совершенно расслабившись мы выпиваем рюмку за рюмкой, вспоминая давние времена.
