Известный русский ученый-историк В. О. Ключевский задолго до Октября 1917 года заметил: "Россия - это неопрятная, деревенская люлька, в которой беспокойно возится и кричит мировое будущее".
Думается, что именно такие, как Егор Кирпичников, и взошли первыми ростками этого будущего. Они родились, жили, действовали уже. Конечно же, родились не просто и живут нелегко, даже трагично: Егор Кирпичников нелепо гибнет на одной из "земных дорог". Но их помыслы светлы и чисты, словно родниковая вода, которую они пьют, "смазывая и охлаждая перегретое сердце". Им глубоко чужды тайные соображения о "мировом первенстве своего народа", они душевно и космически одержимы "зодчеством новой природы".
Любопытно одно обстоятельство в повести. Мария Александровна Кирпичникова с сыном Егором приходят в Дом воспоминаний в Серебряном бору и останавливаются у мемориальных досок.
На первой написано: "Андрей Вогулов. Пропал без вести в экспедиции по подводному исследованию Атлантиды..."
На другой значится: "Петер Крейцкопф, строитель первого снаряда для достижения Луны. Улетел в своем снаряде на Луну и не возвратился..."
Третья сообщает: "Михаил Кирпичников, исследователь способа размножения материи, сотрудник доктора физики Ф. К. Попова, инженер. Погиб на "Калифорнии" под упавшим болидом..."
Видимо, минуло не так уж и много лет, как появилась еще одна надпись:
"Егор Кирпичников. Погиб 29 лет. Изобретатель эфирного тракта последователь Ф. К. Попова и своего отца..."
Вогулов - герой рассказа "Потомки Солнца", Крейцкопф - космонавт из рассказа "Лунная бомба". Кирпичниковы - отец и сын, Ф. Попов из повести "Эфирный тракт". Так состоялась трилогия, объединенная фантастическим "слежением" за прорастанием всходов нового человека.
Случайно ли? Конечно же, нет. Очень похоже, что чисто научно-технический замысел Андрея Платонова опирался на открытия и идеи К. Э. Циолковского. Помните его знаменитое "Человечество не останется вечно на Земле..."? И еще автор хотел подчеркнуть, сколь трудна дорога "впереди идущих". Но присмотритесь внимательнее, и вы увидите другой замысел писателя, по крайней мере равный по значимости. Он тоже научный, но глубоко социальный, направленный в "голубую глубину" бесчисленных тайн сокровенной человеческой души.
Андрей Платонов как бы хотел сказать, что идеи исследования, эксперименты, проекты, новшества без сомнения преображают мир, но разве возможна полная гармония без преображения его главного разумного начала его величества Человека. И писатель сам многого еще не знает, о многом лишь смутно догадывается, но, в общем, глубоко убежден, что именно красота, и в первую очередь красота души человеческой, спасает мир. В своем письме редактору Г. 3. Литвинову-Молотову Андрей Платонов писал: "Красота - все дни и все вещи, а не одна - подземная и недоступная, гордая. Это оттого я не встретил и никогда не подумал о красоте, что я к ней привык, как к матери, о которой я хорошо вспомню, когда она умрет, а сейчас я все забываю о ней, потому что она всегда в душе моей".
С этим глубоким внутренним убеждением и одновременно со всеми своими противоречивыми исканиями, сомнениями и мечтами Андрей Платонов пристально всматривался в зеленеющие всходы поколения "мирового будущего" и намечал свой "тракт" заботливого и нежного их выращивания.
Все главные герои фантастической трилогии - своеобразная цепочка или даже спираль этого роста. И если Вогулов, как мы видим, весьма абстрактен как человек, личность, у него даже нет имени, то Егор Кирпичников уже вполне современник писателя, живое воплощение его юношеской мечты о строителе грядущего чуда. Жаль, конечно, что и Егор погибает: среди энтузиастов науки такое всегда будет случаться, но смерть его, в отличие, скажем, от смерти Вогулова, Крейцкопфа, Михаила Кирпичникова и тем более Матиссена, - во имя жизни других, потому и "вечная слава" ему и таким, как он.
Так нравственные искания складываются в философию трудного счастья. Разумеется, эта философия не без утопии. Революционно-романтическая страсть писателя, как и всего молодого поколения того времени, нашла в ней отражение. Однако обращение к истории, живым людям, их труду, их заботам, житейским и сердечным тайнам, где страстно желаемое выдается за действительное, со всей очевидностью подтверждает, что А. Платонов переходит на реалистическую основу, - а фантастика становится тонким инструментом познания, врачевания и совершенствования внутреннего мира современников для сознательного врастания в "мировое будущее". И в этом смысле Андрей Платонов всегда оставался неисправимым романтиком, несмотря на хитросплетения своей судьбы и судеб любимых героев.
В одном из писем 20-х годов писатель заметил: "Прежде всего Кирпичников - это не я. И вот почему. Мои идеалы однообразны и постоянны. Я не буду литератором, если буду излагать только свои неизменные идеи. Меня не станут читать". В то же время именно Платонов шагал "по звездам" в деревеньку Волошино, испробовал много профессий, в том числе занимался проблемами использования электроэнергии в народном хозяйстве и для блага человека. Как и у Кирпичникова, жена Платонова тоже Мария, которой он писал нежные письма. "Жизнь тяжелее, чем можно выдумать, теплая крошка моя. Скитаясь по захолустьям, я увидел такие грустные вещи, что не верил, что где-то существует роскошная Москва, искусство и проза. Но мне кажется - настоящее искусство, настоящая мысль только и могут рождаться в захолустье..." - писал он жене из Тамбова. Вспомним, что и Михаил Кирпичников идет через всю Россию пешком в Ригу, путешествует по Америке. Большинство других героев тоже "странники", "ходоки".
Многие свои рассказы писатель посвятил рабочим, изобретателям, детям, крестьянам. Сам Платонов был в роли каждого из них с тех самых пор, как родился в семье слесаря железнодорожных мастерских в Ямской слободе на окраине Воронежа в 1889 году. Несомненны близость или точное совпадение истории его жизни, его биографии с героями его произведений. Рисуя их мир, он строго и до жестокости самокритично оценивал самого себя, был невероятно скромен и добр. Платонову страстно хотелось, чтобы они походили на него, а он - на них. И в этом также состоит причина его постоянного стремления к реальной мечте, к созданию фантастических, но глубоко жизненных ситуаций.
