Еще только брезжили новые времена перемен, когда станет ясно, что с оптовым расходом людей переусердствовано; и тогда с начальства за допущенный произвол, приводящий к массовым обморожениям, увечьям, к бессмысленной гибели людей в лагерях, будут срывать погоны и привлекать к уголовной ответственности.
Эти времена только грядут, а пока по-прежнему из бухты Находка с началом очередной навигации отваливали корабли с набитыми в трюмы зеками и, подобно косякам нерестящейся горбуши, шли курсом на север - в места обжитых "нерестилищ": в бухты Нагаево, Певек, Пестрая Дрясва на Чукотке и прочие, где и "выметывали" в лагеря десятки тысяч свежих жертв ненасытному Молоху...
Жестоко, когда политические заключенные содержатся в лагерях вместе с уголовными преступниками, и по-настоящему трагично, когда этими политическими преступниками оказывались в подавляющем большинстве нормальные, честные люди. Никакие не преступники, а жертвы! Жертвы пресловутого "культа личности" (так "интеллигентно" преподнесено истории время чудовищной тирании и издевательства над миллионами людей).
Жизнь политических заключенных в таких совместных лагерях ох как нелегка!..
Помимо прямого произвола лагерного начальства, весь ужас жизни в совместных лагерях усугублялся еще и тем, что все сколько-нибудь ответственные командные места и должности занимали, как правило, уголовные преступники: авантюристы, аферисты, растратчики, взяточни-ки, грабители, воры, нравственные подонки и прочая нечисть... Это они считались "друзьями народа", заслуживающими чуткого, бережного к себе внимания как люди, по ошибке и недоразумению споткнувшиеся об Уголовный кодекс!..
Тогда как ни в чем не повинные перед законом несчастные люди, в основной своей массе не пропущенные даже через "Шемякины суды" того времени, а репрессированные заочно Особым совещанием НКВД СССР (органом, никогда не существовавшим в Советской Конституции), назывались "врагами народа"!.. На их долю в лагерях приходился тяжелый физический труд (ТФТ) и общие, подконвойные работы.
Жизнь такого лагеря была цепью непрерывных чрезвычайных событий: травмы, обморожения, увечья, отказы от работ, саморубство, сопротивления приказам, побеги и попытки к ним, бандитизм, убийства, самоубийства, воровство, грабежи и т. д. и т. п.
Все это, как и многое другое, являлось сферой деятельности оперуполномоченного.
В его обязанности входило про всех все знать! Искать криминал. Находить виновных. Наказывать, искоренять, карать... В те недоброй памяти колымские годы глаголы эти были в большой моде.
Оперуполномоченный имел среди заключенных своих информаторов и "сексотов". Они снабжали его сведениями о своих же товарищах. Информация угодная, данная не по долгу совести, а из страха. Кто станет сотрудничать с оперуполномоченным по доброй воле?.. Только слабые или подлые люди, заклейменные презрительной кличкой "стукач".
Лагерь не место соблюдения законности и порядка. Установлением истины заниматься там некому. Страдали и правые, и виноватые. Кто меньше, кто больше, кому как повезет и как взглянется уполномоченному. Одни отделывались карцером, на других заводили уголовные дела. Нередко - по статье за контрреволюционный саботаж. (Статья, применяемая за проступки, повлекшие за собой потерю трудоспособности, пусть даже временную.) Подсудным всегда оказывался пострадавший.
Суровое наказание следовало за обнаруженное в зоне лагеря печатное слово - книгу или (не дай бог!) газету. В этих случаях "виновный", особенно если он сидел по политической статье, исчезал с концами.
С весны 1943 года на "пятачке" каждого колымского лагеря, где проходили утренние разводы и вечерние поверки, в обязательном порядке начальству вменялось в обязанность вывешивать на специальных стендах для прочтения заключенными все центральные газеты страны!
Менялось время! Менялась цена человеческой жизни. Эхо победной битвы за Москву и под Сталинградом докатилось наконец и до Колымы.
* * *
Начальство явилось навеселе. Оба оживленные и разговорчивые. Вокруг них вовсю "шесте-рил" Липкарт. Услужливо помогал раздеваться, расстилал под ноги простыни, суетился... Увидев меня у бойлера, начальник изобразил на лице радость:
- С возвращением, артист!.. Как жизнь молодая? - Слово "артист" ему явно нравилось. В его представлении я был чем-то вроде клоуна.- Подвел ты меня, артист, ох как подвел!.. Я, можно сказать, поставил на тебя... побился об заклад с лейтенантом, а ты взял и обманул меня... Нехорошо!.. Я говорю ему,- он показал рукой на уполномоченного.- Пойми, говорю, у него нет другого выхода, он должен дойти!.. Иначе подохнет здесь - он это понимает!.. Это я про тебя... а он мне свое: "Один не дойдет - замерзнет!" Плохо, говорю, ты знаешь артистов!.. Они народ особенный, двужильный!.. Так что случилось?.. Почему вернулся?
Я молчал. Уполномоченный с иронической улыбкой внимательно смотрел на меня. "Оставили бы вы меня в покое,- думал я.- Ну чего привязались?"
- В чем дело, артист? - Начальник повысил голос.- Ты меня слышишь?
Я утвердительно кивнул головой.
- Отвечай как полагается, когда тебя гражданин начальник спрашивает! накинулся на меня Липкарт.- Почему вернулся с полдороги?
"И этот все еще не может смириться с потерей обещанной ему доли в посылках",- подумал я...
- Почему? - не отставал начальник.- Силенок, что ли, не хватило, да?.. Испугался замерзнуть?
Не глядя на него, я молча кивнул.
- Забрали бы вы его от меня, гражданин начальник; видите, он уже фитилит! - услышал я голос Липкарта.
И как я ни крепился, слезы все больше и больше застилали глаза. Я низко опустил голову, пытаясь сдержать их, не смог и впервые после возвращения беззвучно заплакал.
- Ну все - местный! - махнул на меня рукой начальник, давая понять, что сеанс общения закончен, отвернулся и, стянув с себя нижнее белье, с веселыми охами и ахами полез в бочку с горячей водой. Его примеру последовал и уполномоченный.
...Они веселились, поочередно бегали в парную, с хохотом обливали друг друга ледяной водой, "травили" анекдоты, с наслаждением пофыркивая в своих бочках, обсуждали предстоящие дела...
