- Ешь.

- Господи, как я ел и что при этом испытал - невозможно описать. Я набивал рот, а глаза мои шарили по столу, чтобы ничего не упустить. Покончив с одним, я хватал другое, и жевал, и глотал, и запивал квасом, и снова ел. При этом я не испытывал никаких неприятных ощущений, что, я слышал, бывает с теми, кто много ест после долгого голода. У меня было одно желание продолжать все это до тех пор, пока на столе не останется никакой еды. Поэтому, когда все тот же голос сказал - хватит, я почувствовал лишь досаду и даже злость на него. Однако тут же возникло ощущение, что я не в состоянии съесть больше ни крошки. Внезапно навалилась усталость, глаза слипались, тело налилось приятной сытой истомой, и, не в силах сопротивляться ей, я повалился на лавку и уснул.

3

Проснулся я оттого, что солнечный луч, косо прорезавший комнату, упал мне на лицо. Я лежал на лавке, чувствовал себя прекрасно и отчетливо помнил все происшедшее вчера. Я приподнял голову - никакого стола не было, на всем лежала печать запустения. Неужели привиделось? Откуда же тогда ощущение силы и бодрости? Самое интересное, что я даже не очень обо всем раздумывал. Неизвестно почему, во мне жила уверенность, что чудеса не закончились и потому рано или поздно все разъяснится, а, значит, нет смысла ломать голову, строя всякие предположения. Я не умру с голоду, и вообще все будет хорошо.

Я сел на лавке и впервые за долгое время почувствовал, какой я грязный. Мне страстно, просто до зуда во всем теле захотелось вымыться. Я достал воды из колодца и прямо посреди двора отдраил себя с помощью обмылка и пучка травы. Покончив с этим, я испытал еще одно забытое удовольствие - ощущение чистоты. Растеревшись докрасна, я переоделся, а старую, рваную, вонючую одежду бросил в сарай. И вот когда я стоял в нем, глядя сквозь прорехи в крыше на голубое небо, я опять услышал голос:

- Вытяни руки.

Вздрогнув от неожиданности и острой радости, я тотчас послушался. И опять мои пальцы сомкнулись с другими, и передо мной возник мерцающий силуэт. Теперь, однако, я сумел разглядеть, что передо мной не видение, не образ, а реальное живое существо. Руки его были сильны и теплы. В непрерывном фосфорическом мелькании серебристых точек проглядывали отдельные черты, складывающиеся во вполне земной облик.

- Кто ты?

- Тебе лучше?

Вопросы прозвучали одновременно, и я отчетливо услышал смех.

- Мне гораздо лучше, - сказал я.

- Я рада.

- Ты женщина?!

Почему-то это обстоятельство ужасно удивило меня. Она опять не ответила на мой вопрос.

- Чего ты сейчас хочешь?

- Есть хочу.

И снова она засмеялась.

- Ну, так иди и ешь.

- Куда?

- Домой.

Я почувствовал, как теплые руки выскальзывают из моих, я попытался их удержать.

- Подожди, не уходи! - закричал я, но ее силуэт уже таял, распадаясь на сверкающие точки, и снова передо мной было лишь пространство сарая, а вытянутые руки хватали пустоту.

Дальше повторилось вчерашнее. Опять я сидел за накрытым столом, не в силах оторваться от еды, пока меня не сморил неудержимый сон.

4

Так я был спасен от голодной смерти и возвращен к жизни. На следующее утро я ощутил прилив сил и яростное желание навести вокруг хотя бы какой-то порядок. Целый день я трудился, ожидая и прислушиваясь, а когда наступил вечер, я вышел во двор и сам протянул вперед руки. И тотчас же ощутил в них ее теплые ладони, как будто она только и ждала моего сигнала. То, что передо мной была женщина, придавало дополнительную волнующую окраску приключению, которое было необыкновенным само по себе. И все же кроме вполне естественного жгучего интереса я испытывал еще и чувства, которые возникают в душе молодого парня, впервые ощутившего в своих руках девичьи пальцы.

Она и вправду оказалась совсем девчонкой, даже младше меня. Ее имя звучало по-нашему примерно так - Нежно Зеленеющая На Рассвете Трава, Над Которой Веет Прохладный Утренний Ветер, но я сократил его для удобства общения и звал ее просто - Травка. В ответ я всегда слышал смех - ей почему-то очень нравилось это имя. Или то, как я его произносил, не знаю.

Конечно, мне было интересно знать, откуда она и как попала к нам, честно говоря, я почти ничего не понял из ее объяснений. Может быть, ее мир находился очень далеко, но в силу искривления пространства, естественного или искусственного, в каком-то месте соприкасался с нашим. А может быть, он был совсем рядом, но в другом измерении. Существовало место, куда, как я понял, Травка попала случайно, где граница между нашими мирами в определенное время исчезла и можно было легко проникнуть из одного в другой. Мне пора, говорила она, скоро закроется калитка - так она всегда это называла. Она приходила в это место по секрету от своих и отдавала себе отчет в том, что делать этого не следовало. Никакое серьезное наказание ей не грозило, но было бы неприятно, если бы все обнаружилось, а, главное, прекратились бы наши свидания. И я каждый раз трепетал - а вдруг это случится, и я ее больше не увижу.

Она много рассказывала мне о себе и своем мире, но больше всего меня поразило то, что она тоже сирота. То ли у них вообще не было этого понятия родители, то ли с ними что-то случилось, но близких людей у нее не было. Как и у меня. Именно узнав об этом, я решился задать ей вопрос, который давно меня беспокоил. Мы сидели, как всегда, держась за руки, потому что только так я мог видеть ее и еще потому, что нам так нравилось. При этом соприкосновении ее энергия переливалась в меня, и я уже знал, что именно так она спасала меня от голодной смерти, никаких обедов с накрытым столом на самом деле не было. При контакте наши внутренние сущности частично проникали друг в друга, так что мне не надо было ее спрашивать, страшится ли она разлуки со мной. Я спросил другое - а не может ли она перейти в наш мир и остаться здесь навсегда?

Она долго молчала. Я ощущал волнение, которое в ней вызвал мой вопрос, и то, что она изо всех сил старается сдерживать его, чтобы не огорчить меня.

- Почему ты молчишь? Это невозможно? - наконец, не выдержал я.

- Нет, это не так, - сказала она. - Если я не уйду отсюда в то время, когда калитка закрывается, я больше не смогу вернуться обратно и навсегда останусь здесь.