– Твой дедушка был помещиком, хотя и не очень крупным, – ответила мама к моему искреннему ужасу новоиспеченного комсомольца».

«В то же лето мы впервые посетили бывшие владения моих предков в Рязанской области. Деревня Моловка, которая принадлежала им когда-то вместе с крепостными крестьянами, резко отличалась от окрестных деревень. Все дома и постройки были не деревянными, как повсюду, а основательными – каменными. Во всех дворах были прекрасные сады. Ничего подобного не было в других деревнях того же района даже в наше время.

Само поместье с большим садом при нем, которое помнила мама, не сохранилось. Остались лишь огромные погреба, а также фундаменты большого помещичьего дома и многочисленных построек, что собственно и составляло усадьбу, где когда-то обитали мои предки. А вокруг расстилались необъятные пахотные земли, заливные луга, рощи и перелески, и даже виднелся строевой лес, тоже издавна принадлежавший им.

В деревне маму помнили, и что меня особенно удивило, к нам, даже к детям, люди относились с особым почтением. Это чувствовалось во всем.

– Мама, люди так хорошо к нам относятся, а ведь дедушка их, наверное, угнетал? – спросил ее с удивлением.

– Сказки все это. Если бы дедушка с бабушкой были плохими людьми, нас бы сейчас так не встречали, – ответила мама, которая не была здесь с того самого времени, когда их изгнали с этой земли, причем, чужие люди, а отнюдь не крестьяне Моловки.

Именно с того памятного путешествия стал по крупицам собирать сведения о происхождении моих предков по материнской линии. Постепенно сложилось нечто более-менее достоверное, что многократно проверял и перепроверял, рассказывая все, что обнаруживал, родственникам. Кое-что они отвергали, что-то уточняли, а иногда лишь улыбались, согласно кивая головами. Что же удалось выяснить в условиях всеобщего заговора молчания этих запуганных советской властью людей, желавших поскорее забыть своих предков? И много, и мало».

«Мой пращур попал в Россию по приглашению царя Петра I из Польши. Кем он был в Польше, неизвестно, но в России пришелся ко двору. Царь прислушивался к толковым советам «польского немца» Анджея Зарецкого и очень скоро предложил тому перейти в православную веру, то есть, по понятиям того времени, стать верноподданным России.

Принявшему православие царскому советнику было пожаловано потомственное дворянство. Он стал основателем известного рода Зарецких и, по-моему, самым ярким его представителем.

За свои труды был неплохо вознагражден. Но его потомки не были столь успешными, хотя и не оставались в стороне от событий, а многие из них были достаточно заметными в обществе.

Одна из ветвей Зарецких и унаследовала то самое поместье в Рязанской области. Судя по всему, управляли мои предки-помещики своим имуществом по-хозяйски. Старые крестьянские дома, которым наверняка больше сотни лет, даже в наши дни выглядели, как построенные совсем недавно.

Рассказали мне и легенду об одном из предков, который за редкую охотничью собаку выменял у соседа-помещика красивую крепостную девушку. Он тут же даровал ей вольную, дал прекрасное образование, а вскоре, они, по обоюдному согласию, обвенчались.

Другой предок построил стекольное производство, и долгое время управлял им, выпуская не только оконное стекло, но и оригинальную стеклянную посуду, которую придумывал сам.

Был и предок, который строил корабли.

Жили мои предки чаще в Петербурге или в Москве, реже – в других городах. Но, отслужив военную или гражданскую службу и выйдя в отставку, они всегда возвращались в Моловку, где до конца жизни занимались сельским хозяйством.

Дружили мои предки с Пушкиными, Паниными и многими другими представителями известных фамилий.

Последним помещиком из этой ветви рода Зарецких был мой дедушка – Семен Зарецкий, умерший накануне революции. Мою бабушку, Татьяну Зарецкую, я видел всего два раза в детском возрасте, не догадываясь, что она осталась последней законной владелицей одного из родовых поместий Зарецких.

Такие вот в нашем роду были дворяне – мои предки».

«Но какое, собственно, дело этим странным людям до моих предков? Интересовала ли их истина, если опрашивали они явно с другой целью?

И я рассказал им некую полуправду о том, что мой отец из бедных крестьян (это полуправда, поскольку семья удачно женившегося неимущего деда уже относилась к середнякам), а вот мать действительно непролетарского происхождения (это правда). Но наш предок-крестьянин своими подвигами заслужил дворянское звание (это неправда – социальный статус этого предка неизвестен, но сомнительно, чтобы он был из крестьян). Грамота о жаловании ему потомственного дворянства, подписанная царем Петром I – экспонат исторического музея города Рязани (это правда). Одновременно со званием, моему пращуру отписали деревню Моловку с крестьянами и надел земли за рекой. От этого и назначили нашу родовую фамилию – Зарецкие (а это неправда, поскольку такая фамилия была еще до его приезда в Россию).

Крестьяне были освобождены в 1861 году, а летом 1917 года (еще до революции) умер мой дед.

Моя бабушка с четырьмя дочерьми вынуждена была самостоятельно управляться с хозяйством. Осенью того же года семью ограбила какая-то банда. Вывезли все дочиста на десятках телег. После революции помещичью землю поделили, не предоставив бывшим владельцам ничего. И бабушка вынуждена была зарабатывать на жизнь шитьем. Шила она великолепно.

А потом пришел продотряд, который изъял все продовольственные припасы, а затем взорвал и сжег их полупустое поместье, несмотря на то, что крестьяне Моловки встали на его защиту. Бабушку с дочерьми и близкими родственниками, жившими в поместье, изгнали из родных мест. Хорошо, не репрессировали, как это часто практиковалось с помещичьими семьями».

«Мои мать и отец – фронтовики. Имеют боевые награды.

Как я отношусь к советской власти? Как к любой власти. Мне не за что ее любить, но и ненавидеть нечто существующее само по себе и для себя тоже не могу. По отношению к власти, я – свободный человек.

Последнее мое заявление их добило. Но, наконец, они подошли к главному, ради чего все и затевалось. Поставленным голосом меня спросили, а готов ли я, если Родина прикажет, служить на Дальнем Востоке. На что ответил, что готов служить даже в Северной Америке.

– Почему в Северной Америке? Это же наш противник, – не унимался вопрошавший.

– Вы забыли начало своего вопроса – «если Родина прикажет», – парировал я. Ответ их устроил, оценили и юмор, сказав, что с годами не меняюсь.

– Шила из башки не устранишь, – процитировал в ответ самого себя.

– Снова в яблочко, лейтенант, – заулыбался полковник, выполнивший, очевидно, свое задание.

– Не в бровь, а в задницу, – продолжил я цитату из изъятых когда-то моих литературных упражнений, повернулся и ушел, не спрашивая разрешения.

Я вдруг понял, зачем меня вызывали».

«Догадки вскоре подтвердились. Оказалось, комиссии по распределению, кто-то сообщил, что я изъявил желание служить на Дальнем Востоке и потому отказался от места на кафедре. К моменту, когда в дело смог вмешаться Цуприй, внезапно освободившееся место успели распределить.

Меня же, по его настоянию, распределили в Среднеазиатский военный округ – в город Ленинск (станция Тюра-Там).

Итак, я в очередной раз столкнулся с человеческой подлостью. И теперь меня ждут Приаральские Каракумы.

На выпускном вечере ко мне по очереди подходили люди из руководства кафедры, чокались со мной. Некоторые, при этом, клятвенно обещали, что через год я непременно буду среди них.

Но я уже знал, что не буду никогда, потому что моими мыслями овладела «продажная девка империализма… буржуазная лженаука» – кибернетика».

«Дорогой Юра!

Я снова тебя потерял.