Совершенно очевидно, что с поражением Советского Союза в "холодной войне" и крахом "реального социализма" восточного блока, социализм в политическом плане оказался отодвинут на задний план. Вперед резко выдвинулся либерализм, оставивший у себя за спиной своих исконных противников. Формула глобализации неожиданно приобрела новый вид: социализм - консерватизм - либерализм. Отрыв последнего от своих конкурентов (в политическом плане) представлялся в 1990-е годы столь очевидным, что многим всерьез показалось, что формула Фукуямы о "конце истории" на фоне окончательно победившего либерализма выглядит абсолютно неоспоримой. Впрочем, это продолжалось не долго - всего 10 лет, за которые, правда, Россия успела растерять в геополитическом плане то, что она копила последние три столетия. Романтический флер западного и российского либерализма очень быстро развеялся после бомбежек Белграда, Багдада, Грозного, после консолидированных действий исламистского терроризма, наконец, после вступления либеральной власти в России в тесный контакт с клерикализмом. Некогда лидировавший социализм, встал в фарватер консерватизма, откровенно заигрывая с церковной иерархией (Зюганов). Вместе они составили серьезную конкуренцию зарвавшемуся прозападному либерализму и обеспечили легитимное поражение российских либералов на выборах в Государственную Думу в 2003 г. Таков в основе своей и "евразийский проект", объединяющий в неразрывное целое российских социалистов и консерваторов. А за этой ситуацией уже маячит новый алгоритм "консервативной революции", когда именно консерватизм получает шанс вырваться вперед на острие политического процесса, отправив либералов в глубокий тыл и подтянув на вторую позицию социалистов. Тогда грядущая формула глобализационного проекта приобретет самый парадоксальный, "перевернутый", вид: либерализм - социализм - консерватизм.
Впрочем, нельзя исключать и более устойчивой дуальной пары политических единоборств, когда на одном полюсе сконцентрированы объединившиеся консерваторы и либералы, представляющие либерал-консерватизм с его имперской формулой глобализации, а на другом полюсе - социалисты и экологисты всех мастей, представляющие социал-демократизм с его альтернативной формулой глобализации.
И все же в этих бесконечных рокировках микроисторического уровня политических единоборств неизменным остается общеисторическая линия глобализации. Это значит, что какой бы ни была политическая коньюктура, кто бы не находился у власти (консерваторы, либералы или социалисты), он вынужден будет решать насущные задачи именно третьего этапа реализации глобализационного проекта нашей эры - задачи целостной социализации всех сторон общественной жизни. И тогда воистину не будет ни "эллина и варвара", ни "язычника и иудея", ни "бедного и богатого", а будет действительная гармонизация отношений между людьми, единых пред ликом своей созидаемой человеческой сущности. Таков символ веры современного человечества.
Российский конституцонализм ХХ века и
современный политический процесс
Историческое своеобразие русского пути в вопросах политики и права всегда упиралось в православно-догматическую традицию самодержавной власти, верховенства и самодостаточности Закона Божия и сопутствующего ему правления "помазанника" - монарха, наделенного ко всему прочему статусом Главы церкви. Это византийское установление действовало в России почти безраздельно вплоть до начала ХХ века, когда под действием первой русской революции 1905-1906 гг. появились первые признаки конституционализма, которые, правда, не отменили абсолютистской монархии, но обозначили необратимый вектор развития в сторону подлинного конституционализма.
Слабость и беспомощность монархических институтов к февралю 1917 года привела к тому, что Россия проскочила шанс установления конституционной монархии и сразу оказалась в объятиях безмонархического республиканизма, т.е. такой формы правления, которая не имела у нас какой-либо традиции, а значит, и не могла быть наполнена соответствующим содержанием. Попытка Временного правительства вдохнуть в республиканскую форму правления чисто либерально-демократическое содержание без реального союза с консервативной традицией была обречена на поражение. В этих условиях на первый план исторических событий вышла социально-демократическая доминанта. Как известно, за нее на выборах в Учредительное собрание в 1917 году проголосовало почти 85% населения России. Именно такое количество голосов набрали социалисты-революционеры (правые и левые), народные социалисты и социал-демократы (большевики и меньшевики). Но это была такая форма "левизны", которая по причине своей радикальности была ведома могучей силой исторической инерции самодержавной власти, став формой "самодержавия народа". К этому статусу ее подталкивало и отчаянное сопротивление старой России в лице монархистов и церковников, ставших организующим центром гражданской войны. Вот почему русская революция 1917 года - столь противоречивое явление, собравшее в один узел всю сумму накопившихся проблем и разрубившее их одним ударом, стала эпохальным событием всей русской истории в ее необратимом переходе от патриархальности в современность.
Как бы мы ни оценивали с политической точки зрения это событие 7 ноября (25 октября) 1917 года, даты прихода к власти Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, именно оно и последовавшее за ним законоположение Советской власти знаменуют собой начало собственно Конституционной формы правления в России. В этом состоит глубокий исторический смысл Праздника, который мы теперь стыдливо именуем Днем примирения и согласия. В большом общеисторическом смысле русская революция для того и совершалась, чтобы ПРИМИРИТЬ, наконец, верхи общества со своим народом, чтобы изжить зловонный дух "русского барства". Об этой необратимости русской революции, при всех ее крайностях, писал и великий русский философ ХХ века Н.А. Бердяев.
Вот почему, снимая стыдливую форму этого Праздника, мы должны признать, что подлинное имя его - День Революции.
