Вместо него случилось нечто ужасное, чего Ваи всю жизнь не мог забыть. Хуже всего, что внешне не произошло ровным счетом ничего. В окружающем все было спокойно, на деревьях не дрогнул ни один листок, не хрустнули ни сучок, ни камешек под ногами. Ужас пришел откуда-то изнутри, словно сам по себе родился в их теле. "Беги, беги, спасайся скорее..." - закричал им в уши какой-то внутренний голос, и вся орда во главе с Ваи бросилась наутек. Они продирались сквозь кустарник, окружавший поляну, с такой быстротой, шумом и треском, словно стадо двурогих, спугнутое хищником - желтым убийцей. А ведь никто в том мире не умел пробираться в зарослях так бесшумно и ловко, как соплеменники Ваи. Голос, гнавший их изнутри, вырывался наружу в самых диких воплях, хриплых и бессвязных.
Добежав до подножия холма, они повалились на землю, задыхающиеся, полумертвые от усталости. И, окажись здесь желтый убийца, он мог бы передушить их всех без всякого сопротивления - ужас не оставил в их вздувшихся мышцах ни капли силы, ни один не смог бы даже доковылять до ближайшего дерева. Долго лежали они вот так, онемевшие, потрясенные и обессиленные, поглядывая обезумевшими от ужаса глазами то друг на друга, то на кустарник. Прошло немало времени, и они услышали звуки, но не те, которых ждали. Из зеленого мира джунглей донесся до них сигнал знакомый и понятный, и рты непроизвольно наполнились слюной. Донеслось характерное тявканье и вой диких собак - так те воют только в тех случаях, когда их отгоняют от мяса. Звериные концерты сопровождали каждого из родичей Ваи с рождения, как было не запомнить. Орда поднялась и пошла на звуки, подгоняемая голодом.
Неведомый ужас постепенно забылся, смутное воспоминание о нем превратилось в запрет. Рука, протянутая в сторону долины, где стояло То, и гримаса страха в дополнение к жесту - такова была пантомима для передачи личного опыта от отцов к детям в течение нескольких лет, а потом она наследовалась от поколения к поколению как знак табу, потерявший уже конкретный смысл. К тому времени, когда Ваи заметил, что у него зашатался первый зуб, а молодые охотники - это было гораздо огорчительнее - все чаще оттесняют его от лакомых кусков при дележе добычи, и понял, что недолго осталось ему пребывать в кругу вожаков орды, память о паническом бегстве и предостерегающая пантомима слились и окаменели в непреложный закон. Ищи добычу в кустарнике вокруг поляны, и ты найдешь ее, но никогда не переступай заветную границу по гребню холма, не приближайся к месту, где царит То! Горе и ужас ожидают нарушившего эту заповедь!
Однако не нарушение закона стало причиной гибели соплеменников Ваи. Закон лишь ускорил это, содействовал их трагической судьбе, ибо был настолько силен, что они не посмели переступить заветную черту даже в минуту смертельной опасности. Когда с севера в эти места неожиданно ворвалось свирепое племя красных охотников и окружило орду Ваи полукольцом, прижав ее к поляне, на которой высилось То, аборигены все до единого пали от каменных топоров и копий более развитых врагов, так и не отважившись перешагнуть границу, чтобы спастись бегством. И Дау, Первый среди красных охотников, с мрачным удовольствием наблюдал с вершины соседнего холма за кровавым побоищем, которое творили его воины.
С того дня как Дау раздробил в поединке своей палицей череп предыдущего Первого и стал предводителем красных охотников, ему удавалось все. Власть Первого, Кто Берет Добычу, - в повседневной речи его звали Первым, - была неограниченной. Ему принадлежал самый лучший кусок, самая красивая женщина племени, самое сухое место под деревом во время дождя, все самое лучшее. Даже нет нужды перечислять, в чем он был Первым, ибо он сам определял это и решал в зависимости от своей прихоти или желания. С некоторого времени, однако, в глубинах рассудка Дау начало зреть сознание того, что все это будет продолжаться лишь до тех пор, пока кто-то из его охотников не поступит точно так же, как он поступил со своим предшественником. Тревога росла, но он страшился поделиться ею с кем бы то ни было.
Обладать властью или обладать ею же, страшась потерять, - похожие, но абсолютно разные ступеньки жизни. И Дау жестокостью и жадностью старался подавить в себе тревогу, мучившую все настойчивей. Он подозревал, что уже сейчас среди его охотников бродит будущий Первый, хоть пока, вероятно, даже сам того не знает. Но настанет роковой день, непременно настанет, ибо это точно такой же закон, как смена суток, которые пододвигают его вое ближе и ближе. Для красных охотников понятие времени уже не было столь непостижимым, как для звероподобных собратьев Ваи; слова уже послушно им служили; они даже любили поболтать, ведь мир, выражаемый словами, как бы заново раскрывает перед тобою свои чудеса. Так, Дау был вполне способен задуматься над тем, почему этот страх не появлялся в нем прежде. Ведь еще к день победы он знал, должен был знать, что однажды ему тоже суждено стать побежденным. На свой вопрос, однако, он не находил ответа, и эта безысходность заставляла мрачнеть день ото дня.
Он жаждал добычи, а завладев ею, хотел еще и еще. Дау понимал, что, пока охотников не мучит голод, они не восстанут против него. А в беспрерывных боях, может быть, погибнет и тот, кто должен прийти вместо него. Неизбежность того, что новый Первый, который сменит его, явится непременно, Дау постичь еще не умел. Не задумывался он и над тем, что именно его страх перед судьбой гнал красных охотников с одного места на другое. Вести свое племя вперед и вперед, из одной долины в другую, из одного боя в другой, в каждом демонстрируя свою непобедимость, такова была его цель. И, пока продолжалась эта гонка, Дау отгонял тяжелые предчувствия.
Племя красных охотников ушло из тех мест, где их отцы и деды сражались с другими племенами, равными им по уровню сознания. Двигаясь на юг, в зоне тропических лесов они вскоре встретили орду лесных обитателей, схожих с соплеменниками Ваи. Следующим открытием для охотников было то, что мясо родственников, более отсталых по развитию, ничуть не хуже другого, а добывать его легче, чем мясо зверей. Против копий с каменными остриями кривые дубинки лесных обитателей устоять не могли, и после каждой кровавой бойни, насытившись мясом врагов до отвала, охотники с удовлетворением думали о том, что о таком раздолье оставшиеся на севере племена не могли даже и мечтать. Возможно, через несколько лет и другие вожди поведут охотников по этой тропе, не находя иного способа избавиться от междоусобной резни и кровожадных соседей, но Дау заслужил по праву звание Первого - именно он ринулся на юг, увлекаемый страхом, причину которого мы уже знаем.
Это время массового истребления разумными существами себе подобных было одним из самых отвратительных, но неизбежных периодов на пути естественного отбора, редко оказывавшемся прямым и гладким. Изобилие мяса делало охотников сильнее, будило в них желание еще более кровавых подвигов, а костный мозг, который они высасывали, был полезен для развития их собственных мозгов. Мрачный, жестокий век; единственным оправданием красных охотников было то, что они ни на мгновение не отдавали себе отчета в том, что творят зло. Они внимали голосу страстей и инстинктов, а те гнали их дальше и дальше к югу, и, прочесывая беспощадным гребнем лесную полосу в двадцать-тридцать километров шириной, охотники рвались к новым победам, к новым кровавым пиршествам.
Это последнее превзошло все предыдущие. Четыре дня и четыре ночи подыхали огни костров, охотники наедались впрок, до потери сознания. Даже угрюмость Дау смягчилась при виде воинов в звериных шкурах, возлежавших вокруг костров. Они сильны, о как они сильны! И непобедимы в схватке, ни одна орда лесных жителей не может перед ними устоять. И поверни теперь он свое войско назад, в земли отцов, то одержал бы победу над всеми, кто остался там. Но радость Дау была недолговечной. В разгаре ликования его вновь уколол, словно колючка в зарослях кустарника, тайный страх, вроде бы похороненный навсегда.
