Мэри Кэтрин отвела ее в сторону.

— Все в порядке, дорогая? Ты выглядишь расстроенной. Клэр нежно пожала ей руку.

— Все прекрасно, мама.

— Это ведь звонил мистер Кассиди? Он что, опять задавал тебе вопросы о преподобном Уайлде?

— Нет. Ничего подобного. Тебе здесь нравится? Чем вы с Гарри занимались сегодня утром?

Мэри Кэтрин погрузилась в длинный, пространный пересказ своих утренних дел.

После обеда Клэр добросовестно исполняла свои обязанности, стараясь осуществить все намеченные еще с утра планы, но мысли ее вновь и вновь возвращались к людям в полицейской форме, которые шарили в ее ящичках, шкафах, вещах Ясмин и Мэри Кэтрин, рылись в официальных бумагах, обыскивали туалеты, трогали их интимные вещи.

Она никогда этого не простит Кассиди.

— Дорогая, ты не знаешь, где мои золотые запонки? Алистер Петри вошел в комнату — манжеты на рукавах рубашки все еще болтались расстегнутыми. Через полчаса супругов Петри ожидали на торжественном обеде, который устраивался в рамках избирательной кампании.

— Они здесь, на моем столике.

Белль сидела на плюшевом пуфике перед зеркалом, расчесывая щеткой светловолосого «пажа» на своей голове. Она носила эту прическу еще с университетских времен, и волосы ее до сих пор сохраняли шелковистость и лоск благодаря дорогостоящему уходу и ежемесячной стрижке.

— Тебе удалось увидеть меня по телевизору? — спросил Алистер, застегивая рубашку.

— Нет, дорогой. Я была занята подготовкой к сегодняшнему вечеру. Но, уверена, ты имел огромный успех.

Он подошел к столику Белль и потянулся за запонками.

— Две телекомпании… — Рука его дернулась, словно от укуса кобры.

Запонки уютно устроились в крохотном гнездышке кружев, которые он мгновенно узнал. Кишки свело от страха. На какое-то мгновение, которое показалось вечностью, он испугался, что его стошнит прямо на все эти роскошные баночки кремов и флаконы духов, выстроившиеся на столике.

Их взгляды встретились в зеркале. Очень спокойно Белль закончила застегивать бриллиантовые сережки.

— Я это нашла в кармане пиджака, который отправляла в чистку. Как и подобает супруге, у меня есть привычка проверять твои карманы перед тем, как отдавать вещи. Тебе следовало бы это знать и быть более внимательным.

— Белль, я…

— Что ты, Алистер? — Она повернулась и устремила на мужа взгляд слишком нежный, чтобы быть искренним. — Ты начал носить дамское белье? — Она приподняла кружевные трусики. — И как называется это пристрастие?

Придя в себя после шока, Алистер начал злиться. Другие мужчины тоже имели связи на стороне, но им никогда не приходилось отчитываться в своих действиях. Почему же он всегда должен играть роль виноватого?

— Не надо говорить со мной таким тоном, Белль.

— Что ж, — сказала она, растягивая эластичные трусики, словно рогатку, — тогда напрашивается единственный вывод — у тебя внебрачная связь.

Она встала и молча прошла мимо. Этот высокомерный жест задел его больше всего. Белль умела ставить на место; Алистер почувствовал себя неотесанным мужланом, тупым и ничтожным.

А ведь он был членом Конгресса Соединенных Штатов — о боже! И никто, даже жена, не смел унижать его. Он вовсе не собирался признаваться в том, что имеет любовницу, и уж тем более просить прощения.

Белль достала из шкафа воздушное шифоновое платье и начала натягивать его снизу на стройные бедра.

— Помоги мне, — сказала она, просовывая руки в расшитые блестками рукава.

Когда Алистер застегнул на платье «молнию», она обернулась:

— Я не так глупа, чтобы думать, будто ты мне верен. Конечно, у тебя были другие женщины. Есть и сейчас, будут и еще. Вопрос не в этом.

— Тогда зачем его поднимать? — агрессивно начал он. Могла бы тайком выбросить эти злосчастные трусы и избежать отвратительной сцены. Ему за целый день хватало неприятностей. Еще дома расхлебывать это дерьмо — уже слишком.

— Я подняла его, чтобы ты понял, насколько ты глуп. У Алистера потемнело в глазах.

— Сейчас как раз самое время, черт возьми. Я… Она подняла руки:

— Избавь меня от этого благородного негодования, Алистер. Выслушай меня и учти то, что я скажу. — Глаза ее сузились. — Если я узнала, что ты изменил своим супружеским клятвам, для остальных это тоже недолго останется секретом. Ты проявил невероятную глупость и беспечность. Рано или поздно твои недоброжелатели тебя вычислят. Неужели ты готов пожертвовать тысячами голосов ради нескольких часов… — Она жестом указала на валявшиеся на столике трусы.

— Траханья. Не стесняйся, это именно так называется, Белль. — Алистер с наслаждением наблюдал, как побледнело ее лицо и напряглась спина. — И если бы ты не была столь занудна и благочестива в постели, я бы…

— Не надо. — Она ткнула пальцем ему в грудь. — Не надо сваливать вину на меня. Это твоя ошибка, Алистер, твоя. И сейчас я просто довожу до твоего сведения, что не собираюсь страдать от ее последствий. Мне нравится быть миссис Алистер Петри, женой конгрессмена. И я намерена и впредь оставаться в этом качестве. Но если твои похождения станут известны и ты предстанешь в роли обыкновенного мошенника и лжеца, не жди, что я выступлю в твою защиту, доказывая всем, какой ты замечательный, любящий супруг и отец. Я себя дурой выставлять не собираюсь. Более того, — продолжала она, понизив голос и придав ему оттенок конфиденциальности, — ты сам знаешь, что будет означать для твоей кампании лишение моей финансовой поддержки. — Алистер почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Белль улыбалась. — Никто ведь не знает — пока не знает, что, если бы не мое наследство, ты бы никогда не выиграл своего места в конгрессе. И на этот раз без моего финансового участия тебе его не видать. Подумай об этом. В следующий раз, когда приспичит трахаться — как ты только что так очаровательно выразился, — исполни лучше свои супружеские обязанности.

Белль провела по накрахмаленной рубашке мужа безукоризненно наманикюренным ногтем.

— Не в твоих интересах, Алистер, делать меня несчастной. Порви эту связь. Немедленно. — Она приподнялась на цыпочки и легким поцелуем коснулась его губ. — Тебе, пожалуй, стоит поторопиться, иначе мы опоздаем. Не забудь пожелать доброй ночи детям. — Уже в дверях спальни она вдруг остановилась и кивнула в сторону туалетного столика:

— И, будь так добр, избавься от этого безобразия, тошно смотреть.

Алистер кипел от злости, но был бессилен что-либо сделать. Внешне их супружеская жизнь была безупречной. До тех пор, пока Белль все в ней устраивало, проблем не возникало. Но Алистер слишком хорошо знал ее и не строил иллюзий. Белль была с виду нежным и хрупким созданием, подобно тепличной орхидее. Но, если ее интересы задевали, она становилась жестокой и мстительной.

Белль была слишком сдержанной в своих эмоциях, чтобы наслаждаться настоящим, свободным сексом. Ее расстроило даже не то, что у мужа появилась любовница. По правде говоря, она в некоторой степени была рада, поскольку это избавляло ее от необходимости слишком часто исполнять свои супружеские обязанности. Что ее разозлило — так это неподходящий момент, который выбрал муж для этой связи, и то, что он не потрудился даже скрыть ее. Белль оказалась на вторых ролях. И это ее бесило.

Алистер подошел к столику и поднял кружевные трусики. Слишком часто роман с Ясмин доставлял ему душевные муки. Он содрогнулся при одной лишь мысли о том, что какой-нибудь вездесущий репортеришка разнюхает о его связи с известной темнокожей фотомоделью. Но что же ему делать — довольствоваться стерильным, пресным сексом в супружеской постели? Лечь на дно, пока не закончится эта предвыборная кутерьма? Не может быть и речи о том, чтобы позволить себя скомпрометировать во время политической кампании. Он сейчас был как никогда на виду, под прицелом тысяч глаз, а без такого повышенного внимания нельзя было и рассчитывать на завоевание симпатий избирателей и в конечном итоге на победу.