Ночью меня пронял холод. Словно затравленный волчонок, подкрался к крайнему дому лесника Даниила Пастухова. Меня накормили, перевязали ногу, дали старую телогрейку, шапку, два десятка патронов, кусок сала и хлеб. Я подался ночью к своему дедушке Никите.
Через недельку, полечившись барсучьим жиром, я уже выходил во двор и помогал деду по хозяйству. А еще через неделю к избе деда подъехал на санках конюх лесхоза Федор Иванович. Я спрятался в сенцах.
- С какими новостями, Федор Иванович? - спросил дед Никита.
- Новости хорошие. Приехал из Москвы твой сын Дмитрий. Говорят, у самого Ворошилова побывал. Восстановят в партии. Новый начальник НКВД появился. Некоторых стервецов уже наказали...
Такая вот история. И всякий раз я указывал в своей биографии о том ранении в ногу. Только при оформлении на службу в Генеральный штаб представитель МГБ сказал, что "эпизод" с отцом и "забавный" случай с моим ранением - сущий пустяк и в биографии об этом писать не следует.
Теперь, на полигоне, "пустяк" выплыл вновь. Ночью я отнес "домашнее сочинение" в особый отдел. Подполковник читал медленно, то и дело посматривая на меня.
- Покажу начальству. А теперь напишешь о том, как тебя приволокли дозорные в октябре 1952 года к нам в особый отдел.
Днем писать было некогда. "Объяснительную записку" я сочинял две ночи. Черновик у меня сохранился и по сей день.
В 1948 году мой отец уехал из родной Тамбовской области в Северный Казахстан по сталинскому призыву создавать лесные полезащитные полосы и оказался в Бескарагайском районе Семипалатинской области. Его назначили директором лесхоза. По прямой до лесхоза от жилого городка атомного полигона около ста километров.
Осенью 1952 года я выбрался к родителям в лесхоз на окраине села Сосновки. Отец познакомил меня с лесником, и тот предложил поехать на гусиную охоту.
Выехали под вечер на старенькой полуторке. У села Майское переправились на пароме через Иртыш, углубились в степь на семь - десять километров.
Ночью на костре вскипятили чай, вздремнули в кузове машины, на соломе, готовясь за час до рассвета идти на "точки", где сделали небольшие окопчики, замаскированные сеном.
Вдруг из темноты вышли три солдата и, наставив на нас автоматы, потребовали поднять руки. Один из них выхватил у меня из рук ружье.
Вспыхнули яркие фары автомобиля, подъехал крытый брезентом грузовик.
- Все в кузов!
Ехали около часа. У контрольного пункта всем троим завязали глаза. Темные повязки сняли в зашторенной
комнате, но в щель между занавесками я увидел белые колонны и массивные деревянные двери.
За столом сидел майор и рассматривал мое удостоверение личности, водительские права нашего шофера. У лесника никаких документов не было, и допрос был начат с него. Майор спрашивал фамилию, где работает и живет, кого из соседей может назвать. Ко мне вопросы были другие: кто отец, сколько ему лет, как зовут мать? Записал майор, когда я приехал, каким транспортом добирался до лесхоза.
Записав ответы, приказал солдату проводить нас в подвальную комнату. Примерно через час нас привели обратно. В кресле сидел теперь полковник.
- Ну, охотники, можете ехать домой. Сюда прошу забыть дорогу. Подпишите документ, что вы предупреждены о соблюдении тайны. Ни о том, что вы беседовали с нами, ни о своих предположениях говорить кому-либо нельзя...
- Все понятно, - ответил я.
- Вам ничего не должно быть понятно, товарищ подполковник, запомните это!
Ружья нам возвратили, но патронов не отдали.
Дома отец предположил, что мы побывали около заводов, где делается сверхсекретное оружие:
- Слышал я, что есть у нас где-то город, в который ни войти и из которого ни выйти. Работают люди втайне. Связи с родными не имеют, отпуска проводят на месте. Но зато живут как при коммунизме: все есть, пей, ешь сколько хочешь и чего хочешь. Одеваются все с иголочки, квартиры с бассейнами и двумя сортирами...
Мог ли я тогда подумать, что пройдет всего два года - и я приеду в тот же "сказочный" город?!
...Прочитав мое объяснение, подполковник-особист сказал:
- Теперь убедился, в какой "рай" попал? Я хотел распрощаться, но подполковник остановил меня:
- Расскажу тебе одну историю. Дело пока не закончено, но... Только никому!
Исчез на полигоне старшина, ведающий учетом и хранением секретных бумаг в строительной части. Прошел год, и в степи нашли истлевший труп, рядом пистолет ТТ. В черепе дырка. Возможно, старшина ушел подальше от городка, незаметно миновав дозорных, и застрелился. Выстрел не был слышен. Секретные бумаги оказались на месте, в сейфе. Сверхсрочник, очевидно, на семейной почве, а быть может, в результате психического заболевания покончил с собой. Винить некого.
Но почему в его кабинете нашли кусочек засвеченной фотопленки, который зажимается в катушке? Мог, конечно, оторваться при неосторожной зарядке кассеты. Но почему он оказался в штабной комнате? Могла быть и случайность: уходя с работы, старшина решил зарядить фотоаппарат, и оторванный кончик выпал...
Однако сразу же возникает вопрос: почему он имел фотоаппарат? У нас на полигоне никому не разрешено держать фотоаппараты - все предупреждены.
Но и это не все. Пистолет ТТ после выстрела должен остаться со взведенным курком. А у найденного возле трупа пистолета курок был спущен, хотя патрон находился в патроннике. Кто-то после выстрела, придерживая, спустил курок, поставив его на предохранитель.
И еще одна деталь: у каждого самострелыцика, как правило, оружие отбрасывается в сторону. А здесь пистолет лежал рядом с правой рукой погибшего. Почему же с правой, если входное отверстие позади левого уха, а выходное почти над правым глазом? Зачем старшине понадобилось стреляться, заламывая свою руку назад? Загадка.
- Надо думать, старшину убили из его же пистолета. Фотодокументы забрали и скрылись. А где фотоаппарат?
- В том-то и фокус, что фотоаппарат найден дома... Особист погладил лысину и, вставая со стула, протянул мне руку.
- А ты говоришь, охота на гусей сорвана... - сказал он, причмокнув краем рта. - Когда я доведу дело со старшиной до ясности - скажу. Бывай здоров. Мне сегодня к бакенщику надо. К нему какой-то нищий заглядывает, просит, чтобы его перевез через Иртыш. Хочет походить по домам и на хлеб поспрошать...
