Доставалось нам. Но мы не только строили, овладевали знаниями, но и помогали местному населению в сельскохозяйственных работах.
Деревня приумолкла. Овцы, рогатый скот угнаны в тыл. По сочным лугам беспечно гогочут гуси. Ненастные дни сменились по-летнему теплыми: бабье лето. На сжатом поле военные машины нагружают снопами, которые отправляют на ток для обмолота.
То и дело среди жнивья взлетают стаи птиц.
Вместе с колхозниками и подростками трудятся ополченцы.
- А ну, давай, поворачивайся быстрее! - раздаются снизу голоса подающих снопы на машину.
Я стою наверху и, еле успевая принимать снопы укладываю их рядами. Эта работа мне знакома с детства. Густые заросли полыни окаймляли тогда борозды крестьян, отделяя одну полосу от другой. Плоды тяжелого труда грузились на телегу. А сейчас были машины. Воз рос все выше и выше, а снопы все пода-.вали и подавали.
- А ну еще, последний! - звонко кричит снизу Таня Каменская.
Брошенный ею сноп не долетает до меня и падает. Его на лету успевает подхватить Листратов и лихо подбрасывает.
- Вот как надо, - бодро обращается он к Тане.
Машина нагружена. Мы с шофером затягиваем воз шестом и едем к обмолоточной площадке. Безветренный день. Изредка доносятся громовые раскаты с передовой. Хлеб обмолачивается конной молотилкой. Одни подают снопы и заправляют молотильную машину, другие деревянными вилами отбрасывают обмолоченную солому. Сгребают зерно, очищают его на веялке, собирают в мешки. По окончании полевых работ спешат в подразделения.
От командования полка поступает специальное задание - соорудить ложный аэродром.
Поле перед лесом, занятое гречихой, превращается в аэродром с самолетами и ангарами из ветвей и деревьев. Стрелки и саперы трудятся от темна до темна.
- Аэродром что надо! - говорит довольный Листратов. - Может быть, примем наряд на такие забавы? - с усмешкой обращается ко мне Николай.
- Как прикажут, - отвечаю ему, рассматривая результаты труда.
На следующий день рано утром вражеские самолеты роем кружились над аэродромом, сбрасывая бомбовый груз на ложное поле.
Участились полеты немецкой авиации и непосредственно над расположением дивизии. В каждой роте выделили ручные пулеметы, приспособив их к зенитной стрельбе.
Саперы на земляных работах. На макушке холма, среди поля роют окоп и тут же сооружается наблюдательный пункт. Солнце сильно палит. На горизонте бирюзовое небо переходит в фиолетовую дымку. Вдруг донесся гул в воздухе. Саперы, вытирая вспотевшие лица, всматриваются в даль. Едва видимое звено самолетов. Все ближе и ближе.
- Длинный и тонкий фюзеляж, вражеские, - определяют бойцы. И вот уже над полем взрывы. Клубы земляной бурой пыли и коричневого дыма взвиваются фонтаном.
Саперы скрываются в земляных укрытиях. Пожилой боец с лопатой в руках посматривает в сторону взрыва, покачивает головой и медленно спускается с земляной насыпи.
- И работать не дают, и жить стало вроде опасно, - ворчит он. Свертывая цигарку, сапер не спускает глаз с неба, наполненного гулом самолетов, пулеметной стрельбой.
Два краснозвездных истребителя устремляются навстречу противнику. Дают одну за другой очереди. Завязывается воздушный бой. Объятые пламенем и черным дымом два самолета врага идут вниз. Летчики выбросились на парашютах. Маяча в воздухе, плавно опускаются на поле. Фашисты приземлились недалеко от деревни Малые Желтоухи. Они одиноко стояли среди поля, настороженно глядя на приближающуюся к ним группу ополченцев. Фашистов отвели в штаб дивизии. Это были для нас первые пленные.
Один из них молодой, сухопарый, рыжеволосый. С серым, тусклым взглядом, он стоит посреди избы. Держа руки за спиной, нагло смотрит по сторонам. Вместо ответа дерзко выплевывает:
- Хайль Гитлер!
Другой, как загнанная крыса, мотает головой и сиплым голосом с дрожью лепечет:
- Ихь ферштее нихт...
В их полевых сумках обнаружены именные книжки, черные Железные кресты. Из карманов комбинезонов извлекают карты Смоленской и Московской областей, пистолеты, сигнальные фонари, компас.
Пока допрашивали пленных, в воздухе продолжалась борьба. Один из наших истребителей накренился, задымился и штопором пошел вниз. Среди кустарника раздался взрыв. Подбежав к месту падения, мы увидели изуродованные части самолета. На болотной почве образовалась яма с водой, в ее глубину засосало мотор вместе с кабиной...
Бой не утихает. Оставшийся истребитель яростно атакует вражеский самолет. Вскоре самолет со свастикой, окутанный пеленой дыма, пошел на приземление.
Мы горячо приветствуем нашего летчика, отомстившего за своего боевого друга.
К 1 сентября стрелковые дивизии народного ополчения перевели на организацию и штаты стрелковых дивизий сокращенного состава военного времени. Дивизии сохранили существующие номера и наименования. В реорганизованные стрелковые дивизии народного ополчения входили: три стрелковых полка, один артиллерийский, зенитный дивизион, мотострелковая рота, батальон связи и саперный батальон, санитарный батальон и авторота, а также некоторые другие подразделения.
Реорганизация коснулась и нашей дивизии. Наш запасной полк как выполнивший задачу по обучению и отбору людей был расформирован. Личный состав его распределили по другим частям и подразделениям.
В дивизии был создан отдельный батальон связи, в его задачи входило осуществлять связь командования и штаба дивизии с ее частями и подразделениями. Командиром отдельного батальона связи был назначен москвич, человек уже в возрасте, бывший командир запаса по связи старший лейтенант Иван Сергеевич Жучков. Николай Листратов и я получили назначение в этот батальон. Листратов стал комиссаром батальона, а я - политруком одной из рот.
- Какой же я связист? - высказываю свои мысли Николаю при выходе из штаба.
- Мы с тобой не знали стрелкового дела. В запасном освоили его. С таким же успехом познаем и связь, - успокаивал меня мой друг и комиссар.
Встретился с командиром роты связи коммунистом Михаилом Воробьевым. Он моложе меня лет на пять. Охотно рассказывает о себе. Родом из Калининской области. Работая в совхозе, вступил в комсомол. После армии учился на юридических курсах и получил назначение в городскую прокуратуру. Вступил в партию. Когда началась война, из Калинина прибыл в Москву, а оттуда - к нам в дивизию.
Рабочие, инженеры, художники, артисты, юристы, ученые... Людей каких только профессий не было в нашей дивизии. Но все мы в грозную годину стали солдатами Родины. А вот с Иконниковым пришлось расстаться. Его послали командиром автобата.
Итак, новые заботы в новом батальоне.
После обхода рот, поддерживающих связь штаба дивизии с полками, мы с Листратовым зашли на питательный пункт. Походная кухня осиротело скрывалась под ветхим навесом сарая. На время дождя она прикрывалась брезентом. Сегодня вступила в строй оборудованная кухня, размещенная под бревенчатым накатом на задворках деревни. Кухня стала готовить более вкусно и без перебоев. Осматривая ее, Листратов чмокал от удовольствия губами и говорил:
- Вот это я понимаю - настоящий нарпит!
- Фабрика-кухня, товарищ военком! - веселой скороговоркой подтверждает довольный шеф-повар. - Кухня что надо. Может работать круглые сутки. Мне приятно, люди сыты и вам забот меньше. Боюсь одного, товарищ военком, - вдруг потемнел лицом шеф-повар. - Примета есть.
- Что за примета, рассказывай.
- Да то, как оборудуешься, марш на новые места, под открытое небо. Знаю по передовой. Бывало, сидишь в окопах - ничего. Как благоустроишься, жить-то и не приходится.
- А ты рассчитывал здесь сидеть до конца войны? - удивился Листратов.
В спускавшихся сумерках возле кухни хлопотали старшины рот. Бойцы, бренчавшие котелками, ожидали вкусного ужина с новой кухни.
Поздним вечером мы с комиссаром вернулись к себе на квартиру.
- Уж больно вы долго, ребятки. Поди как проголодались? - Так каждый раз с материнской лаской встречала нас одинокая хозяйка дома тетя Груша. Она в теплых носках собственной вязки, в ватной, бордового цвета стеганке. Мы знаем, перед войной она схоронила мужа. И свое утешение нашла в колхозных делах. Ее дочери в соседних деревнях, их мужья на фронте. Тетя Груша рада была сделать все для военных, защитников страны. В избе ее всегда прибрано, к нашему приходу тетя Груша всегда готовит ужин. И сегодня на столе шипит медный самовар. Хозяйка ставит крынку топленого молока и радушно угощает нас. Сев около самовара, она стягивает с головы на плечи ситцевый платок с цветной каймой, открывая свою седину, наливает в чашки горячий крепкий чай.
