Скрытые дымной пеленой, в сумерках, мы снова ползком пробираемся по обстреливаемому полю. Подползаем к бугру края воронки КП. Залегаем.
- Как, Бедов, устал? - спрашиваю я, разглядывая его измученное и поцарапанное лицо.
- Ничего, комиссар. Теперь дома, - отдышавшись, отвечает Бедов, поправляя на себе термос.
- Будь осторожен! - предупреждаю его и первым перекатываюсь в воронку с ценным грузом. И снова надо мной проносятся вражеские пули.
- У, паразиты! - сердито бросаю им вслед. Еще не освободившись от своей ноши, с учащенным биением сердца кричу:
- Бедов, давай быстрее! - и оборачиваюсь... Лейтенант Бедов лежит на гребне бугра неподвижно, перегнувшись головой к нам. Слетевшая с него шапка медленно от комка к комку скатывается в воронку.
- Этого еще не хватало, - сказал комбат, подняв взгляд на верх бугра.
Вместе с комбатом осторожно переносим пробуравленное пулями размякшее тело Бедова на дно воронки. Из новой пробоины термоса, снятого с его спины, бьет прозрачная струйка.
Опускается вечер. Стихает. Только легкий бисер падающего снега то и дело освещают ракеты. Вскоре сползают сюда, запыхавшись, начальник штаба и парторг. Их радость возвращения омрачилась печалью, когда они увидели мертвым своего боевого друга. Сжавшись на дне воронки, молча приступаем к запоздалому обеду.
Прожевывая пищу, тихо и натруженно я докладываю по телефону командиру полка о случившемся.
Поздним вечером Пережогина и старшину похоронили возле кустов, тело лейтенанта Бедова - на дне воронки, на месте КП. Расстались навсегда с тружениками фронта. Через телефониста, который с трудом выговаривал слова, связались с ротами. Небольшой привал на дне воронки, возле бугорка могилы помкомбата.
К утру разразилась метель с порывами ветра. Через бугры и завалы поля поредевший батальон повели к роще.
Фашисты усилили пулеметный и минометный огонь. С макушек деревьев рощи засевшие кукушки обстреливают нас из автоматов. Со свистом проносятся над головами пули, глухо вонзаясь в снег. Кого задевает, тот подкошенный падает навзничь. Чем ближе продвигаемся к роще, тем больше появляется убитых и раненых.
Вслед за нами ползут санитары. Они собирают раненых. На носилках или лыжах, а то и просто на себе уносят с поля боя. Тут же под открытым небом делают им перевязки и переправляют теми же средствами в санвзвод, окопавшийся в снегу среди кустов. Мертвых собирают трофейные команды.
Батальон продвигается по лесу. Перебегая от дерева к дереву, от куста к кусту, бойцы приближаются к железнодорожной линии. Отдельные группы прочесывают рощу, обстреливают деревья, уничтожают кукушек. Замаскировавшиеся фашистские снайперы грузно шлепаются в снег.
Снежная пурга не приостанавливается. Усиливается орудийный обстрел, резкий гул которого разносится по лесу. От взрывов во все стороны разлетаются брызги снега и земли. Над головами рвутся бризантные снаряды, поливая осколками.
Люди припадают, ползут по снегу, снова поднимаются, устремляясь вперед. Кто бежит, кто идет ускоренным шагом, стараясь добраться до цели. Нарушилась связь.
- Я туда, - показываю взглядом комбату в сторону боя. Рядом взрыв. Ныряю в воронку, за мной ординарец. С воем пролетают осколки. Приподняв голову, осматриваюсь. Возле меня ординарец Безлепный.
- Вроде все на месте.
Отряхнулись от снега. В воронке лежат раненые, их только вынесли из боя.
Поправил одному шапку, другого накрыл шинелью, снятой с убитого, лежащего рядом.
- Потерпите немного, дорогие! Скоро придут за вами.
Раненный в лицо не в состоянии говорить. Его умоляющий взгляд просит о помощи. Поправил на нем шинель, укрывая его посиневшие от холода руки. И тут в воронку кубарем скатываются санитары.
- Вот и пришли за вами, - говорю раненым. Комок застрял в горле. От пережитого ничего не могу сказать им более вразумительного. - Сейчас вас заберут, облегчат муки ваши. Прощайте, друзья. Надо спешить.
Кругом разрывы. Гарь, громыхание орудий. Писк пуль, осколков. Выбираемся из воронки.
Послышался чей-то стон, заглушенный очередными взрывами.
Вобрав в себя голову, пригибаюсь от обстрела. Спешу вперед. Нагоняю двух связистов. Они пробираются по линии, разыскивая места порывов.
На ходу кричу:
- Леша, еще немного! Поднатужься, и связь будет, и успеха добьемся! - А этот Леша охает, поджав живот и сцепив зубы, тыкается в снег. Вражеская пуля скашивает его. Другой связист продолжает ползти.
Спускаемся в низину оврага. На склоне возле дерева промежуточный телефонный пост. Молодой телефонист лежит с пробитой головой, рядом валяется трубка ТАТ. Здесь-то и оказалось повреждение связи от разорвавшегося снаряда. Подоспевший связист соединил порыв.
Расстилается дым. Небо и земля сливаются воедино.
Гранаты, бутылки с горючей смесью летят в сопротивляющихся фашистов.
Разрозненных бойцов собираем в общий кулак, бросаемся в рукопашную. Еще напряжение, еще усилие, и ударная группа теснит врага. Кто штыком, кто прикладом, кто просто кулаком колошматит фашистов.
- Даешь по гадам! - вырывается из общего грохота и шума выкрик разъяренных бойцов-дальневосточников. Их азарт передается другим. По пятам преследуем запыхавшихся фашистов. - И в хвост, и в вшивую гриву! - кричат дальневосточники, топя фашистов в полыньях реки, образовавшихся от обстрела.
Бредут пленные. Они идут сами, без охраны, только бы выбраться из кромешного ада. Остальные, преследуемые нашими, сбрасывают снаряжение и спасаются кто как может.
Вдали в дыму еле заметно вырисовывается город Жиздра.
- Вперед, вперед, товарищи! - с хрипом кричу бойцам, пробираясь с ударной группой по рытвинам поля.
Со всех сторон обтекаем пожарище. Не задерживаясь, одни просачиваются вглубь, другие уничтожают врага на подступах. Где рывком, где ползком карабкаемся вдоль разбитых строений. И... вдруг что-то непонятное происходит со мной. Правая нога онемела. Сквозь валяный сапог сочится кровь, остаются на снегу темные пятна. Пытаюсь ступать. Ноги не чувствую. Отяжелела голова, перед глазами поплыли круги.
Лежу на снежном скате. Как сквозь туман смотрю на проходящих мимо.
Идут пэтээровцы, положив на плечи длинные стволы противотанковых ружей, бегут автоматчики, спешат бойцы с пулеметами, с катушками кабеля - связисты.
Шуршат замерзшие маскхалаты. Один за другим люди быстро проходят и скрываются за бугром.
Поздний вечер. Ординарец Безлепный вернулся с санинструктором. Они разрезают голенище валенка и освобождают мне ногу. Сняв мокрый от крови теплый носок, делают перевязку. Вспыхнула невыносимая боль. При помощи санинструктора и ординарца с большим трудом добираюсь до контрольного поста. Вызываю КП полка, слышу знакомый голос замполита.
- Товарищ майор, - дрожащим голосом докладываю. - Бригады организованы, связь налажена, задание выполнено!
- Прекрасно! - отвечает майор. - Только что-то не пойму по голосу. Что случилось?
- Особенно ничего. Потревожена нога и... - трубка выпадает из моих рук.
Очнулся в землянке санвзвода. У входа на розвальнях стонут раненые.
Боль расползлась по всему телу, ударяет в голову. Сжав кулаки, я прикусываю язык, дабы не издавать выкриков. Возле меня ординарец Безлепный.
Запыхавшись, влезает Лантух.
- Слушай, - обращается он, пробираясь через раненых. - Опять ты попал! Пожал мне руки и поспешил на контрольный.
Узнав, что произошло, замполит полка дал указание переправить меня в санчасть, а обязанности возложил на Лантуха.
Под утро меня перенесли на разбитые розвальни. Уложили на них и накрыли старыми шинелями. Помогавшие боевые друзья простились со мной. Санитар-повозочный чмокнул, и ветеран Сивко, презирая все невзгоды фронта, медленно зашагал по рытвинам поля, волоча за собой розвальни с ранеными. Сивко везет со скрипом, с толчками. Все кружится перед моим взором.
Лес, санбат, первая помощь. На грузовой - до полевого госпиталя. Снова деревня Лепехино. Недавно здесь проходило пополнение дивизии. Сейчас тут разместился походный полевой госпиталь.
