Мать шлет привет, пожелания. Читаю дальше. Перед глазами поплыли черные круги. Из письма узнал то, чего не ожидал: Отец приказал долго жить, - писала мать. - 9 января мы его схоронили. Схоронили без вас, дорогие сынки, изливала она свое горе.
Закусив губы, читаю дальше.
- Что случилось? - настороженно интересуется Швыдченко, видя мой потупленный взор.
- Отец умер, - вздыхаю я, показывая на письмо.
- Сочувствую, но что можно сделать? Тяжело, пока хоронишь. Как только скроет матушка-земля, все уходит: и горе по умершему, и жалость. Со временем забывается все, - хмуро произнес комбат. В одной руке он держит кружку с недопитым чаем, в другой - дымящую цигарку. - Вообще, много странного на свете, - задумчиво промолвил он.
- Все для человека и природой, и им же самим, для его земных благ создано. И вдруг его жизнь рушится такими бессмысленными муками войны. Посмотришь на наших юных, еще не видевших жизни парней, а на фронте, в первом же бою гибнут.
- Не стоит тебе, комиссар, убиваться об отце, когда он в земле, на вечном покое. Хотя и никому не хочется умирать, но таков удел всех.
Вошел повар, принес горячих оладьев, жареного мяса, в котелке водки.
- Вот это правильно! - пробасил комбат.
- Так я ж чувствовал ваши настроения. Решил отвлечь, авось поможет, ответил повар, расставляя пищу на столе.
- Давай-ка, дорогой, ужинать. А то ты расстроился, да и я вместе с тобой. Вот кстати и наш штабист.
Начштаба с красным от мороза лицом после проверки постов пролез в землянку.
- Я всегда кстати, - смеется капитан, потирая нос и уши.
- Не шуми. У комиссара горе. Отца похоронили!
- Тогда прошу прощения, - обращается Терновой ко мне. - А чтобы полегчало, обязаны вспомнить его добрым словом. На помин его души. - Капитан налил каждому в кружки водки...
Комбат и его помощники, приклонясь к стенке землянки, подложив под головы полушубки, задремали. Дежурный связист занимался в углу с телефонным ящиком, то и дело дул в трубку, проверяя связь. Ординарцы разместились возле печки, подбрасывая в нее березовые поленца.
Я вновь ушел в нелегкие думы. Как из наплыва, предстало родное село. Весна. Пахота. Палит солнце. Щебечут птицы, жужжат пчелы, порхают разноцветные мотыльки. С засученными рукавами в ситцевой в полоску рубашке, в лапотках, я, тогда деревенский мальчишка, ходил за бороной. Понукал истощенную вороную кобылу Машку. Под тяжестью бороны, разрыхлявшей пласты рыжей земли, вороная, понурив лоснящуюся морду, часто останавливалась. Спотыкаясь о комья, подбегаю к ней, в то же время смотрю, кто бы помог. Скоро подоспел отец с лукошком. Поднес его лошади. Она лениво забирала бархатными мягкими губами овес, помахивая изредка хвостом, отбиваясь от мошкары.
Шла гражданская война. Многих лошадей забрали для армии. Оставшийся скот отощал. Исхудавшие лошади с трудом вспахивали землю. Плохо разделанная и неудобренная земля давала плохие урожаи. Да еще засуха. Крестьяне часто оставались на зиму без хлеба и кормов. Так и у нас. Семья большая, едоков много, а помощников мало. Груз забот наваливался на родителей. Отец только что вернулся с фронта. Кругом разруха. А тут еще эпидемии изнуряли население. Многие преждевременно умирали от голода, болезней.
Люди цеплялись за жизнь, боролись со всеми недугами. Надо было где-то доставать хлеб. Ездили в разные края, сбывали последний скарб, обменивая на муку и сухари. Тосковали по соли. При земляных работах, рытье колодца в Соснове возле фабрики бывш. Витова на окраине Иванова наскочили на источник, бьющий ключом из недр. Вода оказалась соленой. Из-за нехватки соли городской Совет решил снабжать горожан этой водой, а те в свою очередь стали продавать деревенским.
Мужики села часто ездили в Иваново за соленой водой. Отец брал с собой и меня. На скрипучей телеге трясемся всю ночь по избитой проселочной и лесной дороге. К утру в городе. Обменивали дрова на соленую воду. Наберем полную бочку и - домой. На задворках выпаривали из этой воды соль.
Воспоминания детства живут в нас долго. Будучи председателем сельсовета, отец вместе с представителями ЧК из каменной палатки соседа забирали мешки зерна и муки. Мы, мальчишки, гурьбой бегали вокруг палатки. С увлечением готовились к октябрьскому празднику. Где-то раздобыли плакаты. Черный скелет царя в короне, верхом на скелете лошади, на ярко-оранжевом фоне. Кусками размятой глины приклеивали их к стенам, на ограде церкви, возле дороги на деревянных воротах пожарного депо, что посредине села, на стенах каменной палатки...
Много заботы проявлял отец обо мне, когда я по путевке Ивановского губпрофобра, уже повзрослевший, уезжал в Ярославский художественный техникум.
Не дождавшись победного возвращения своих сыновей, отец ушел навсегда, не простившись с нами, ради которых он, не жалея сил, трудился. Отец есть отец. Родители - самое близкое, самое дорогое в жизни каждого...
Ничем не могу помочь материнскому горю. Свое горе буду заглушать в боях. Скоро идем в бой. В который раз и сколько их еще впереди.
* * *
Сбор командиров и замполитов. Комбат зачитывает приказ: Завтра в 6.00 дивизия выступает...
Вместе с комбатом обошли подразделения батальона, проверяем готовность.
Перед обедом в землянке созываем коммунистов и комсомольцев.
- Товарищи! - обратился я к собравшимся. - Завтра наступление. Все вы, как всегда, займете свои места в ротах, взводах, отделениях, в спецподразделениях. Внимательно продумайте все по своим хозяйствам. Замполиты, парторги, комсорги обязаны быть вместе с людьми как здесь, так и во время наступления. Оформить боевые листки.
- У нас уже готов, - выкрикнул замполит минвзвода.
- Я знаю. Надо, чтобы и остальные подготовили, отметили лучших стрелков, связистов, пулеметчиков, пожелали подвигов в завтрашнем бою. Организуйте баню. Пусть помоются, поужинают и отдыхают до сигнала. Не забывайте дежурные посты. Обязательно раздать всем бирки. Тоже и для себя. Ясно?
- Ясно, товарищ комиссар, - загудели голоса.
- Есть что у тебя, комбат.
- Да что говорить, - пробасил он, сдвинув набок ушанку. - Задача понятна. Важно уяснить свою роль в бою. Быть готовым к разным неожиданностям. Всего не предусмотришь. В бою часто натыкаешься на то, чего нет ни в каком уставе. Побывали мы с комиссаром на НП. Кое-что засекли. Колючая проволочная паутина. В насыпи дзоты. Карты вам розданы. В них указаны направления каждому подразделению. Противник начеку. Наши танковые расчеты в лесу. Артиллерия, авиация наготове. Вот, по-моему, все, - закончил комбат.
Вечер. В штабе батальона все в сборе. Одни лежат на нарах с цигаркой во рту, о чем-то думают, устремив свой взор на черный потолок. Другие за столиком пишут письма.
- Может, последнее, - говорит лейтенант Бедов, поправляя спустившиеся на лоб пряди волос. - И не хотелось бы так думать, а там черт его знает... Уж лучше сейчас быть готовым ко всему, - продолжал рассуждать помкомбата, бережно складывая письмо треугольником.
С парторгом Лантухом разбираемся в полевых сумках.
Глубокое молчание.
- Люди помыты, пострижены, побриты, - говорю я Лантуху. - Мы в бане тоже помылись, а побриться не успели. Давай-ка приведем себя в порядок.
- Ты прав. Вот когда будем в Москве, побреемся в столичной парикмахерской и обязательно у девушки, чтобы она массаж своими нежными ручками сделала, говорит вдруг парторг.
- Сейчас как-нибудь обойдемся сами, - проводя лезвием по подбородку, откликаюсь я на его лирические высказывания...
Четыре часа. Все на ногах. Связные обходят роты.
- Ну, друзья, собирайся в поход! - обратился комбат. Он натягивает на себя поверх полушубка новенький, снежной белизны маскировочный халат, побеленную каску.
Следуя его указаниям, надеваем и мы маскхалаты, поправляем ремни с пистолетами, только что полученные новые кортики. В полевую сумку вместе с блокнотом, полевой картой вкладываем лоскут полотенца, мыло, коробочку с бритвенным прибором. Отряхнувшись, поправляем маскхалаты, держа в руках ушанки. Многие надели каски.