Торопясь прервать адвоката - что на суде его противникам редко удается, - Матильда вяло аплодирует. "Браво, - говорит она, - но вам незачем меня убеждать, я думаю точно так же. За исключением некоторых деталей, все именно так и произошло".

"Деталей?"

Матильде неохота ставить под сомнение искренность его друга Офицера. Скажем, он выбрал те аргументы, которые его больше устраивали. Но если он получил доступ к полковым документам, ему без труда удалось бы найти тех, оставшихся в живых, кто был в Угрюмом Бинго, и расспросить их.

"По какому праву? - возмущается Пьер-Мари. - И под каким предлогом? Чтобы потом кто-нибудь из них пожаловался на него и раззвонил об этом повсюду? До чего мы тогда дойдем?"

Он приносит стул и садится рядом. Потом как-то грустно говорит: "Ты неблагодарная девочка, Матти. Этот человек из дружеских чувств рисковал, чтобы оказать мне услугу. Дальше пойти он не мог. Он расспросил капитана артиллерии, жену одного командира пехоты, врача из медчасти. Но так он поступил потому, что рассчитывал на их молчание, пообещав им свое. Тебе кажется, что он установил то, что его устраивало - кстати сказать, чем? Он ведь не скрыл то, что его тревожит, задевает его честь солдата. Я хорошо и давно с ним знаком. Сомнения он отбросил только сегодня утром, когда получил текст президентского помилования и смог проверить его последствия".

Наклонившись к ней, он говорит: "Я бы предпочел промолчать, Матти, чтобы не добавлять тебе огорчений, но две другие группы осужденных, отправленных на разные участки фронта, были найдены и доставлены в Дандрешен, где им сообщили об изменении меры пресечения. Все десять живы и теперь работают в каменоломнях в Гвиане".

Матильда сидит молча, опустив голову, пока он не кладет ей руку на плечо: "Матти, моя малышка Матти, да будь же благоразумна. Манеш мертв. Неужели он выиграет в твоих воспоминаниях, если даже вопреки очевидному ты права?"

Он треплет ее по щеке, целует, оставляя запах лаванды и табака, и встает. Обернувшись, она видит, что он подбирает свой брошенный на кресло дождевик, и говорит: "Назовите мне имя этого юрисконсульта из Лаваллуа".

Тот отрицательно качает головой, об этом не может быть и речи. Надевает пальто, серый шерстяной шарф, шляпу и берет трость.

"Видишь ли, - говорит он, - на этой войне было израсходовано столько же тонн металла, сколько и бумаги. Понадобятся месяцы, годы, чтобы их доставить, разобрать, просмотреть. Раз ты не во всем уверена, постарайся быть терпеливой. И осторожной. В данный момент прикосновение к некоторым табу опасно для жизни".

После его ухода Матильда просит принести ей в маленький салон бумагу и ручку. И записывает состоявшийся разговор, ничего не опуская, чтобы не забыть. Перечитав, она убеждается, что узнала кое-что новое о двух периодах событий из трех: о том, что произошло в воскресенье 7 января 1917 года и после. Относительно самого воскресенья Пьер-Мари лишь подтвердил то, что она уже знает: что был бой, что были тяжелые потери. В целом она информирована лучше его. Матильда представляет Манеша, скатавшего на ничьей земле Снеговика, аэроплан, сбитый гранатой, Си-Су, распевающего песню коммунаров. И думает "о безумствах". Значит, ей придется одной пребывать в состоянии безумия.

В тот же вечер Матильда, погруженная в свои мысли, молча обгладывает куриную ножку. Она сидит с краю большого стола напротив отца, которого любит всем сердцем. Слева от нее любимая Мама, справа - брат Поль, который ей не очень интересен, она просто терпит его, и наконец напротив - ни красотка-ни сестра - Клеманс, которую она терпеть не может. Двое поганцев, Людовик и Бастьен, восьми и шести лет, уже давно писают в постельки.

Отец спрашивает: "В чем дело, Матти?"

Она отвечает:

"Все в порядке".

Он говорит: "Как только закончится эта окаянная забастовка газетчиков, я опубликую твое объявление. Это будет подарок к Рождеству".

Она отвечает: "Ладно".

Ей хочется напечатать в главных ежедневных газетах, еженедельниках и в журналах участников войны, где всегда кто-то кого-то разыскивает, следующее объявление:

"УГРЮМЫЙ БИНГО

(траншея на Сомме, участок Бушавен)

Вознаграждение тому, кто сообщит о днях 6, 7 и 8 января 1917 года, а также о капралах Юрбене Шардоло, Бенжамене Горде, рядовом Селестене Пу и всех участниках боев в этом месте в те дни.

Писать мадемуазель Матильде Донней,

вилла "Поэма", Кап-Бретон, Ланды".

Она не сомневается, что получит сотни писем, и ночью, в постели, представляет, как распечатывает их. Писем столько, что Сильвен и Бенедикта, помогая ей, совсем забросили дела на кухне и в саду. Питаются они бутербродами, запустили крапиву, работают далеко за полночь, при свете ламп. И вот в одно прекрасное утро:

"О чем ты задумалась?" - спрашивает Мама.

"Даю сто су, если догадаешься".

"О, я знаю, о ком ты думаешь".

"Ты выиграла сто су".

Матильда просит дать ей вина. За едой его пьет только отец. Бутылка стоит рядом с ним, он встает и сам наливает ей рюмку. Ни красотка-ни сестра считает нужным заметить: "Ты стала пить вино?"

"После супа рюмка вина бьет по карману твоего врача", - отвечает Матильда.

"Где ты этого набралась?" - спрашивает отец, усаживаясь на место, даже не обратив внимания на нахальство своей ни красотки-ни дочери, которую называет невесткой. Он тоже, считая ту безобразной, старается не смотреть в ее сторону.

Смакуя вино, Матильда отвечает: "Так считает бабка жены механика Гарригу, победителя велотура Франции в 1911 году".

"Скажите на милость, - озадаченно говорит Матье Донней. - А ну-ка повтори".

"С начала или с конца?"

"Все равно".

Матильда потягивает вино и повторяет; "У победителя велотура 1911 года Гарригу был механик, у механика-жена, у жены - бабка из Воклюза, которая утверждала то, что ты слышал. От нее я и узнала".

В растерянности Мама говорит: "Она уже пьяная".

Поль замечает: "Матти было одиннадцать лет в 1911 году. Откуда ей знать, кто выиграл велотур Франции?"

Матильда отвечает: "Я много чего знаю". Продолжая пить вино маленькими глотками, она обращается к брату: "Вот скажи, кто из участников боя по боксу - Луи Тейссье или Луи Понтье - выиграл в 1911 году? Даю луидор за правильный ответ".