Тут я и столкнулся нос к носу с Вадимом Крюковым. Я, наверняка, не разглядел бы его и прошел мимо, но он сам окликнул меня, и вот теперь, широко расставив ноги, твердо стоял передо мной - чисто выбритый, располневший, явно довольный жизнью, хотя, как довелось услышать, она у него сделала резкий поворот в сторону - с прямой, надежной и обеспеченной дороги тренера сборной. После Игр, когда волны от скандала с Джоном Бенсоном раскатились по всему спортивному миру, то там, то тут возникали глухие слухи, что дружба Вадима Крюкова с Гарри Трамблом на поверку не такая уж и бескорыстная и что наставник Федора Нестеренко доподлинно знал "секреты" успехов Бенсона, и не только знал, но и активно внедрял в собственную практику, и от разоблачения в Сеуле его спасла травма Нестеренко.

Как бы там ни было, но Федор порвал с Крюковым вскоре после Игр, работал теперь с молодым тренером-киевлянином, хотя жить остался в Москве. А сам Крюков вовсе исчез со спортивного горизонта, даже спросить было не у кого, куда он поделся: его покровитель, Гаврюшкин, после Сеула сменил профессию и тихо убрался в какую-то дальнюю страну не то торговым представителем, не то сотрудником консульства, и следы его затерялись...

- Нос воротишь, Романько, не узнал? - нахраписто навалился Крюков.

Он щеголял в новеньком темно-синем комбинезоне, в кои обычно в Шереметьево облачены "технари", обслуживающие самолеты. Лишь на голове у него красовался не фирменный берет Аэрофлота, а спортивная шапочка с длинным козырьком и с красными вышитыми буквами "Техас".

- Отчего же, Крюк, теперь разглядел. Тебя сразу и не признаешь. Никак в техперсонал подался? Но у тебя-то, если мне память не изменяет, физкультурное образование?

- Угадал... Нет, к самолетам я касательства не имею. Мойщик я...

- Чего, чего?

- Ну, бригада у нас - между прочим, два кандидата наук и я, заслуженный тренер СССР. Окна моем в общественных зданиях. Нынче вот подрядились Шереметьево освежить.

- И что - это выгодно? - Мне нужно было как-то совладать со своими чувствами.

- Ну, здесь, к примеру, за две недели, по пятерке получим...

- Не понял - по какой пятерке?

- Эх, Романько, романтик ты хреновый, если не слыхивал, что такое "пятерка". По пять кусков! Надеюсь, уразумел?

- Теперь - да. Неплохо ты устроился, Крюк... - Я решил идти напролом. - Выходит правду люди говорили, что и ты руку к Бенсону приложил... А?

- Не пойманный - не вор, Романько. А если хочешь уж добраться до правды, скажу: да, Крюков ушел, а сколько таких, как я, осталось на своих местах. И не добраться тебе до них - руки коротки, Романько. На твоем месте я бы поостерегался... Неровен час... Камень с балкона или автомобиль какой встречный... Бывай, писатель! - Вадим Крюков руку мне не подал, сам догадался, что не отвечу на его жест, и потому предпочел ретироваться без церемоний.

Но боль от этой встречи, что подобно струе воды всколыхнула, подняла со дна сердца, куда мы стараемся заглядывать пореже, боль утрат, грустные воспоминания, не исчезла. Я подумал, что уж не услышу голоса и никогда не увижусь с Майклом Дивером - он погиб в той печально известной катастрофе американского авиалайнера над Лондоном, когда бомба взорвалась в багажном отсеке, и из почти 300 человек, летевших в США, чудом зацепился за жизнь один. Увы, не Майкл...

Я подумал еще и о том, что война, развернувшаяся в Колумбии между наркомафией и правительством, - дело рук и Дивера, ведь именно его многолетние расследования помогли проникнуть в святая святых Медельинского картеля, протянувшего свои чудовищные щупальца по всему миру. Потому-то с таким рвением пытался Питер Скарлборо через меня выйти на Майкла.

Я посмотрел вслед Вадиму Крюкову, точно он мог ответить на волновавшие меня вопросы. Но он уже исчез, как утренний туман, бесследно растворившийся под первыми лучами солнца.

С Алексом Разумовским мы встретились на Играх Доброй воли в Сиэтле в 90-м году.

Это было так.

Как было и договорено, американцы принимали советских гостей бесплатно, и в этом дружеском и немыслимом еще два года назад жесте был тоже результат тех удивительных процессов, коими так богата наша сегодняшняя жизнь. После утомительного, почти двенадцатичасового беспосадочного перелета через Северный полюс в Америку мы приземлились в Сиэтле, были препровождены в новенькие автобусы с кондишном, что весьма улучшало настроение в испепеляющую июльскую жару, и после недолгого путешествия оказались у здания какой-то спортивной школы, превращенной в "перевалочный пункт" для прибывающих из СССР гостей. Стоило нам выглянуть из автобуса, как многочисленная толпа празднично одетых людей - от крошечных карапузов с красными флажками в руках до почтенных матрон радостно зааплодировала, закричала, приветствуя.

По узенькому проходу между двумя шеренгами людей прошли в зал, где, заметно волнуясь и смущаясь, пристально вглядывались в каждого из нас будущие хозяева. Я поднял над головой кусок картона, где синим фломастером был выписан мой "пароль" - СД 678, и едва прозвучало мое имя "Олег Романько", как от шеренги отделился... Алекс Разумовский.

- Олег! Добро пожаловать!

- Алекс...

На глазах у недоумевающей публики мы обнялись и крепко прижались друг к другу.

Уже в машине он объяснил, как случилась эта счастливая встреча...

- Я поселился в Сиэтле год назад, почти год, так точнее... Нет, не то чтобы я боялся мести со стороны дружков Флавио Котти... просто я отрезал ту жизнь от будущего раз и навсегда. Я понял, что времени у меня осталось для спорта не так уж много, чтоб убивать его на таких подонков, как наш общий знакомый...

- Кстати, что с ним? - не удержался я от вопроса.

- Питер Скарлборо осужден на пожизненное заключение, хотя и предпринимались усилия вывести его из игры - этот подонок спас жизнь, выдав сообщников. На него дважды покушались, но полиции все же удалось уберечь его от расправы. Теперь он конает в отдельной камере в Синг-Синг.

- Не их ли рук дело гибель Майкла Дивера?

- Майкл погиб? - теперь пришел черед растеряться Алексу.

- Да, в авиакатастрофе под Лондоном...

- Наверняка, без них не обошлось...