Круг сказал:
- Лихо бился Нагиба. Допустить к чаре.
Теперь Мирон Нагиба весело сидел у котла и блаженно потягивал из баклажки.
Но чем больше хлебали донцы ухи, тем все меньше оставалось горилки в баклажках.
Устим Секира, глянув в пустую чару, пощипал смоляные усы, малость покумекал и, прищурив глаза, обратился к Болотникову:
- Дозволь слово молвить, атаман?
- Молви, Секира.
Казак поднялся на бочонок, скинул с плеч зипун, а затем сбросил с себя и рубаху. Ухватился руками за голый пуп, скорчился, страдальчески закатил глаза.
- Аль приспичило, Секира? - загоготал Емоха.
- Приспичило, братцы. Ой, пузу мому тошно!
- Никак рожать собрался.
- Хуже, братцы. Черт в пузе завелся. Мучает, окаянный!
- Так избавься, Секира!
- Пытал, братцы. Сидит!.. А ну послухай, Бобыль.
Нечайка подошел, приложил ухо к животу.
- Сидит, донцы!
- Во! Чуете, братцы. Каково мне, вольному казаку, черта терпеть! Ой, тошно, станишники! - пуще прежнего заорал Секира.
К нему подошел Емоха, ткнул в пуп рукоять сабли.
- Дай вызволю.
- Не! Черт сабли не боится.
- А чего ж он боится?
Секира картинно подбоченился, крикнул задорно:
- А ну скажи, скажи, казаки, чего нечистый боится?
- Горилки, - изрек вдруг дотоле молчавший Гаруня.
- Горилки!.. Горилки! - громогласно понеслось по станице.
Секира молитвенно воздел руки к небу.
- И до чего ж разумное войско у тебя, господи!
Спрыгнул с бочонка и ступил к Болотникову.
- Горилки треба, батько. Иначе не выбить черта. Дозволь из погребка бочонок выкатить. Дозволь на христово дело.
Так в погребе же последний.
- Ведаю, батько. Но ужель казаку с чертом ходить?
Секира пал на колени, сотворил скорбную рожу.
- Избавь от нечистого, батько!
Болотников рассмеялся, обратился к кругу:
- Мучается казак, донцы. Избавить ли его от сатаны?
- Избавить, батько! - рявкнуло воинство.
- Кати бочку, Секира! - махнул рукой атаман.
До перетемок гуляли казаки: плясали, боролись, горланили песни... А по мглистой степи разъезжали сторожевые дозоры, оберегая станицы от басурманских набегов.
ГЛАВА 3
РАЗДОРЫ
Пленный татарин так ничего толмачу и не поведал. Не испугала его и сабля Емохи, когда тот захотел отрубить ордынцу голову. Закричал, забрызгал слюной.
- Что он лопочет? - спросил Болотников.
- Лается, атаман. Называет нас презренными шакалами и шелудивыми собаками, - пояснил толмач.
- Дерзок ордынец.
Емоха вновь подступил к татарину с саблей.
- Не пора ли к аллаху отправить, батько?
- Аллах подождет, Емоха, - остановил его Болотников. - Нам татарский умысел надобен. Неспроста юртджи в Поле лезли.
- А может, на огне его поджарить?
- Этот и на огне не заговорит.
Болотников прошелся по куреню. Упрям ордынец! Свиреп, отважен, и погибель ему не страшна.
- Уведи его пока, Емоха, и покличь мне старшину.
Вскоре в курень явились старшина - пятеро выборных от круга. Среди них был и Гаруня.
- Нужен совет, донцы, - приступил к делу Болотников. - Ордынец уперся. Ничего не скажет он и под пыткой. Как быть?
Казаки не спешили: атаман ждет от них разумного совета.
Первым заговорил домовитый станичник Степан Нетяга, пожилой казак лет пятидесяти.
- Дозоры молчат, атаман. Татар в степи нет. Мыслю, пока нам нечего опасаться... А поганого посади в яму, и не давай ему ни воды, ни пищи. Не пройдет и двух дней, как он все выложит.
Выборные согласно закивали головами, один лишь Гаруня окаменело застыл на лавке.
- А ты что молвишь? - обратился к нему Болотников.
- Нельзя мешкать, хлопцы. Лазутчики зря к заставам не полезут. Надо, чтобы поганый заговорил немедля.
- Но татарин и под пыткой ничего не выдаст, - пожал плечами Нетяга.
- Выдаст... Выдаст за деньги. Надо отдать поганому часть нашего дувана10. Не было еще татарина, чтобы на золою не позарился, - проговорил Болотников.
- Дуван... поганому?! - вскинулись выборные.
- Не дело гутаришь, атаман. Дуван мы большой кровью добывали. Сколь добрых казаков за него положили. И теперь выкинуть басурману? - осуждающе высказал Нетяга.
- Не дело? - посуровел Болотников. - А дело будет, коли Орда на Русь хлынет. Ежели мы разгадаем помыслы татар, то успеем упредить все засечные крепости. И тогда спешно соберется рать. Соберется и достойно встретит поганых в Поле. Ни один ордынец не погуляет по Руси. Так неужель своих полтин пожалеем?
- Добро гутаришь, атаман, - молвил Гаруня. - На что казаку злато? Был бы конь, степь да трубка. Нехай берет злато татарин. Он его повсюду рыщет, он за него и башку потеряет. Нехай!
- Знатно молвил, Гаруня. Знатно.
- Так ли, донцы?
- Так, атаман, - согласилась старшина.
Однако Болотников заметил, что Нетяга кивнул неохотно: жаден был казак на деньги.
Подняли из подполья окованный медью сундук, отомкнули замок, откинули крышку. Резанули глаза самоцветы, золотые кубки и чаши, серьги, перстни и кольца, подвески и ожерелья.
- Добрая казна, - крякнул Емоха.
Степан Нетяга молча ткнулся на колени и запустил руки в дорогие каменья; пальцы его слегка дрожали.
- Богат, богат сундук, станишники.
- Тьфу! - равнодушно сплюнул Гаруня, едко дымя люлькой. - Бабам на побрякушки.
Болотников отсыпал в карман три горсти золотых монет и горсть самоцветов.
- Поди, хватит поганому?
- А не лишку? - насупился Нетяга.
- В самый раз. Ордынец на малое не польстится. Спускайте сундук, други.
Болотников приказал привести толмача и татарина. Когда тот появился в курене, Иван высыпал на стол золото и каменья.
- Вот твоя добыча, поганый.
Глаза татарина алчно загорелись. Такой добычи он не мог бы взять даже в самом удачном набеге: не так уж и много оставалось в чувале после хана, темников11 и сотников. А на эти самоцветы и деньги он заведет себе табун лошадей и стадо баранов. У него будут новые юрты и много юных красивых жен.
Ордынец метнулся к столу и начал было сгребать добычу в карман, но на его ладонь опустилась тяжелая рука Болотникова.
- Не торопись, поганый. Вначале об Орде поведай. Что замыслила она противу Руси?
- Я все скажу, иноверец. Через десять дней всемогущий хан Казы-Гирей сотрет с лица земли все ваши порубежные города и пойдет к Москве. Он сожжет вашу столицу и положит к своим ногам Русь.
- Замолчи, собака! - подскочил к татарину Емоха, выхватив из ножен саблю. Но Болотников остановил его движением руки.
- Не ярись. Сядь! - сохраняя спокойствие на лице, произнес он.
Емоха опустился на лавку, а Болотников встал подле татарина.
- Много ли у Казы-Гирея туменов?
- Много, урус. Пятнадцать темников съехались в Бахчисарай.
- А что юртджи искали в степи?
- Дороги для ханскою войска.
- Что еще?
- Мы хотели узнать, велика ли рать урусов стоит на засеке. Нам нужен ясырь12.
- Погнался за ломтем, да хлеб потерял, - усмехнулся Болотников. - В ясырь-то сам угодил. Забирай свою добычу.
Татарин проворно подмел со стола самоцветы и золото, шагнул к Болотникову.
- А теперь отпусти меня в степь, урус.
- В степь ты уйдешь позднее, когда пойдет на Русь войско Казы-Гирея. А покуда посидишь у нас в полоне.
Иван выехал в Раздоры с Васютой, Юрко и Секирой. Спешно гнали по степи коней: надо было как можно быстрее доставить весть главному казачьему городу.
Мимо, через каждые две-три версты, мелькали сторожевые курганы; на вершинах их стояли казачьи посты и зорко вглядывались в степь. Тут же, у подножий курганов, разъезжали конные станичники, готовые по первому приказу дозорного скакать в засечную крепость.
От Родниковской заставы до казачьей столицы - более двадцати верст. Гнали лошадей без передышки, и вот за холмами показались Раздоры, обнесенные высоким земляным валом и дубовым частоколом. Крепость имела двое ворот и несколько деревянных башен с караулами. С трех сторон Раздоры окружал глубокий водяной ров, а с четвертой - крепость защищал Дон.
