Масальский прошел внутрь палаты, присел на пуховики, раздумывая - лечь спать или начинать облачаться. А со двора раздалось:

- Митька-а-а! Чево застрял, дубина! Айда на князя мотреть!

Масальский рассмеялся. Чудит Андрей Андреевич, скоморошью игру затеял, дворовых спозаранку согнал.

В палату просунул широкую бороду старый княжий спальный холоп.

- Подавай кафтан, Ивашка, - решил Василий Федорович.

- Не Ивашка я, батюшка. Мя сызмальства Михейкой кличут, - поправил князя дворовый с низким поклоном.

- Все едино холопья рожа. Одевай да языком не мели. На потеху пойду.

В подклете полумрак. Управитель приказал засветить слюдяные фонари. Медведь лежал в углу, привязанный короткой цепью к железному кольцу, вделанному в дубовый стояк.

Князь Андрей - без шапки, в крепком суконном кафтане и кожаных рукавицах. Высокий, плечистый, русая борода коротко подстрижена, глаза цепкие, гордые. Стоит посмеивается, любуясь зверем.

- Спускайте косолапого.

Двое холопов освободили медведя от привязи. Молодой зверь поднялся на задние лапы, рявкнул. Дворовые прижались к стене, сгрудились возле двери.

- Не зашиб бы зверь, батюшка. Подрос он за зиму, одичал, озорной стал, - предостерег князя управитель.

Телятевский и сам видел, что медведь заметно вырос и стал более походить на свою крупную свирепею мать-медведицу. Но отступать было поздно. И тем более - в дверях показался князь Василий Масальский, давнишний друг Андрея Андреевича, любитель медвежьей потехи.

Князь Андрей шагнул к зверю, потрепал его рукой за шею.

- Здоров будь, Михаило. Соскучал по тебе. Зело ты вымахал.

- Возьми кинжал, Андрей Андреевич. Неровен час, - предложил другу Василий Федорович.

- Не к чему, князь. Мы с Михайлой мирно живем, - вымолвил Телятевский и обхватил медведя руками.

Князь и зверь затоптались на месте. Телятевский сразу же попытался свалить косолапого на землю, но не тут-то, было. Зверь упирался и сердито урчал, отталкивая князя передними лапами.

Наконец Телятевский изловчился, вплотную приник всем телом к своему супротивнику, наступил сапогом на медвежью лапу и опрокинул косолапого наземь.

- Однако горазд ты, Андрей Андреевич! - восторженно проговорил Масальский, поднимаясь с князем в верхние терема.

Телятевский, пряча в густой бороде довольную улыбку, высказал:

- Люблю, князюшка, утречком размяться. Зело пользительное дело. Прошлым летом ежедень с косолапым братался.

Князь Андрей скинул с себя разодранный медведем кафтан и приказал управителю:

- Снедь подавай, Захарыч. Да повеселей. Зело мы с князем голодны.

- Укажи крестовою горницу, Андрей Андреевич. Помолюсь я вначале, вымолвил Масальский.

- Рядом со спальней твоей, князь Василий. Ступай к господу, а я обожду в горнице.

- А сам-то чего же моленную обходишь? Поди, негоже так.

- Грешен, князюшка, плохой стал богомолец. После всенощной лишь богоматери челом бью.

- Не зря тебе Шуйский в ереси уличает, - шутливо погрозил перстом Василий Федорович и удалился в моленную.

Завтракали князья в столовой палате. Чашники подавали на стол щи с бараниной, уху язевую, жареного гуся с гречневой кашей, пироги из говядины с луком, с творогом и яйцами, оладьи с сотовым медом да патокой, икру-осетрец с уксусом, перцем и мелким луком, белые грузди в рассоле да сморчки.

Запивали князья снедь винами заморскими- мушкателью, романеей да своей двойной боярской водкой...

После третьей чарки друзья разговорились.

- Прослышал я в Москве, что Шубник новый поклеп царю на тебя возводит.

Шубником в стольном граде прозвали князя Василия Шуйского: его ремесленные люди снабжали всю Москву полушубками.

При упоминании Шуйского лицо Андрея Андреевича помрачнело, глаза вспыхнули недобрым огнем.

- Без ябеды Васька Шуйский жить не может. Слава богу, царь Федор не в батюшку пошел, а то бы пришлось в Пыточной с топором повстречаться... Знаю, князюшка, о его затеях. Надумал Шуйский очернить меня перед государем, я-де в Холмогорах25 с иноземными купцами из Ливонии дело имею, тайну о порубежных крепостях им выдаю. Изменщик-де, Телятевский. Эк, куда хватил, пакостник.

- Я вот все думаю, князь Андрей Андреевич, отчего на тебя так Шуйский взъелся? Ведь не с руки ему с тобой враждовать. За всех князей и родовитых бояр Шуйский цепко держится. Вспомни, как он противу покойного Ивана Васильевича козни свои плел. Всех князей подбивал, чтобы государя с престола выдворить. А на тебя всюду наушничал, наговаривал да сторонился. Отчего князь?

Телятевский откинулся в кресло. По его лицу пробежала тень. Он долго сидел молча, зажав в кулаке недопитую чарку с вином, а затем раздумчиво вымолвил:

- Угодил как-то мне Шуйский в капкан. Хитрющий зверь, но попался. Тогда бы ему не выбраться из него, да случай помог. Выскользнул, как гадюка, и с той поры жалить стал.

- Не пойму я тебя, князь. Загадками говоришь.

- Ты уж прости меня, Василий Федорович, но ответить на твой вопрос покуда не в силах. Придет время - все обскажу, как на исповеди.

- Ну-ну, князь. Чужой язык не вывернешь, - обидчиво уколол Телятевского Василий Федорович.

- Не серчай, князюшка. Давай-ка выпьем еще по чарочке да и на поля наведаемся. На мужиков глянуть надо. Нынче смерд не тот стал. В твоей вотчине все ли тихо?

- Куда там, князь. Бунтуют мужики. В одной деревеньке приказчика побили. Помрет теперь, поди. Другие в бега подались. Вот и еду смерда усмирять. Ох, и непутевое времечко.

- Доподлинно сказываешь, князь Василий. Мужика в крепкой узде держать надлежит. Царь Иван Васильевич обыкновенно говаривал, что народ сходен с его бородою: чем чаще стричь ее, тем гуще она будет расти.

- Вестимо так, князь Андрей. Пойдем, однако, на ниву. Погляжу твоих мужичков.

Глава 8

НА ПАШНЕ

На другой день, утром, пахали страдники второе княжье поле. Новый загон был много тяжелее, каменистее. Лошади быстро уставали, выбивались из сил. Мужики отчаянно ругались, ходили злые.

Незадолго до обеда крестьянин Семейка Назарьев выпряг своего тощего поджарого мерина, освободил его от сохи и вывел на межу.

Утирая рукавом домотканой рубахи пот с прыщеватого лица, Семейка жалостливо смотрел на свою захудалую лошаденку и, чуть не плача обмолвился:

- Не тянет Савраска, вконец замаялся.

Подскочил приказчик. Вчера вечером встречал он в хоромах князя, а спозаранку уже бегал по загону.

- Ты чегой-то, Семейка, не при деле? Все на борозде, а ты на межу выбрался. Не гоже эдак, сердешный.

Зная, что от приказчика теперь так просто не отступиться, мужик взмолился:

- Помилуй, Егорыч. Задохся конь. Того гляди, ноги протянет. А мне еще свои три десятины поднимать. Что хошь делай - невмоготу.

- Мокеюшка, подними-ка мужика с землицы. Вижу, до княжьего дела нет у него радения, - приказал своему телохранителю приказчик.

Мокей шагнул к пахарю, поднял его за ворот рубахи на ноги, притянул к себе и вдруг своим волосатым, словно пудовая гиря, кулачищем, страшно ударил Семейку по лицу. Страдник грохнулся наземь. Изо рта хлынула кровь, обагряя белую, взмокшую от пота рубаху.

- Глянь, что делает паук мирской, - побледнев, выдавил из себя Исай, пахавший загон неподалеку. - Так и насмерть зашибить недолга.

- Пойду заступлюсь, батя, - оторвался от лошадки Иванка.

Мокей, широко расставив ноги в зеленых ичигах, склонился над Семейкой и теперь больно стегал его кнутом.

Пересекая комковатые борозды, молодой Болотников подбежал к Мокею и оттолкнул его от поверженного пахаря.

Детина вознегодовал. Его глаза вспыхнули злым огнем. Мокей широко отвел руку назад, а затем взмахнул на парня кнутом. Но Иванка успел перехватить его руку.

Мужики ахнули. Могутный детина, как ни старался, но пересилить сына крестьянского не мог.

А Иванка все давил и давил на волосатую кисть, докуда кнут не выпал из пальцев Мокея.