Сергей Залыгин
Предисловие
рассказ
Какая напасть писателю Н. Н. - замысел романа "Граждане".
Совершенно ни к чему!
Ну, хоть бы особый интерес, ну, хоть бы какое-то воодушевление - нет и нет, лишь чувство обязанности, а больше совершенно ничего. Когда человек родится, да и не только человек, а любое существо, ему вместе с жизнью вручается обязанность жить. Что бы с тобой ни происходило - живи! Если ты писатель - живи писателем.
Пиши! И не вообще, какие-нибудь воспоминания, а вот такой-то и такой-то сюжет - время требует.
А какое там время? Это вовсе не время, а мышиная возня: то воды в доме нет, то электричества, то телефон не работает, то сын Андрейка приносит из школы двойку, то не работает городской транспорт, а что касается денег так их постоянно в доме нет.
...Жизнь!
А то, что делает президент, то, что делается в Думе, то, что печатают газеты, - тоже жизнь?! Одно название! От себя бы отдал все, что можно и чего нельзя, только бы лишиться такой жизни! И этого нельзя: обязанность!
Издевательство...
Еще ни одну вещь Н. Н. не начинал с таким чувством: то ли начинать, то ли не надо. Не по силам! Да и кому нужно?
Откуда было уверенности взяться, если не знаешь, нужна или не нужна жизнь, которой ты живешь? Которую, хорошо ли, плохо ли, пишешь? Может, все это имитация? Карикатура? Иллюзия?
И все равно обязанность сильнее - садись и пиши!
Тем более Н. Н. за свою-то, за советскую, жизнь привык и к советскому обману. Казалось даже, что обман крайне необходим, что без него нельзя: все дружно, с энтузиазмом будут обманываться и обман воплотится в жизнь, станет действительностью. Не такой уж плохой придуман способ. К этому дело и нынче идет. Еще немножко подождать осталось. Столько ждали - не может быть, чтобы зря.
Конечно, были диссиденты, тем не терпелось, они отсиживали за решеткой, слонялись без работы, ссылались и бежали за границу, но и там находили немало уважения к Советскому Союзу, желания сотрудничать с ним; люди признавали в нем авторитет! И то правда: СССР шагал передовиком в атомной и космической науках, в спорте, нередко и в искусстве. Социализмом попахивало по всему свету.
Но нынче все-таки по-другому: мыслимый обман превратился в немыслимый. Беспорядок же в стране - как на письменном столе и в ящиках писателя Н. Н.: бумаги, бумажонки, страницы из неизвестно каких произведений и неизвестные произведения, засохшие фломастеры и авторучки без чернил, предметы совершенно неизвестного назначения, билеты куда-то и на что-то...
Да и везде так же: в прокуратуре, в милиции, в армии и флоте, в правительстве, в Думе, в Федеральном собрании - всюду обман и сверхсамодовольные, самоуверенные физиономии и сплошные мафиози. Нет, право, жить не хочется: телевизор смотреть - одна отрава, газеты читать набор склок и невиданных убийств. И если президент хвалится тем, что в ноябре расплатился с шахтерами за апрель, - это принимаешь за достижение, а если кассирша, обсчитывая тебя в магазине, улыбается, ты в ответ ей тоже улыбаешься. Люди врут друг другу уже без нужды, просто так, ради общепринятого порядка. Газеты и члены правительства могут говорить все, что угодно, - слова произносятся любые, но значения ни одно слово не имеет. Кто-то обещает нынешнее правительство прогнать, самому стать правителем и сделать лучше - но верить-то разве можно? По этому поводу говорят: "нынешние" наворовались до отвала, а другие придут - начнут с нуля. Что лучше?
Н. Н. чувствовал себя как бы склеенным из разных частей: одна половинка требовала, чтобы он садился и обо всем этом писал роман "Граждане", другая - плевала на все: весь белый свет летит в тартарары, мы - впереди других, ну и что? Кто-то же должен быть впереди?
Замысел "Граждан", прекрасно понимая психологию Н. Н., вел себя соответственно: пришел, уселся за письменный стол нога за ногу:
- Сыграем партию? Вы какие предпочитаете - белые или черные? Я лично черные. Благороднее как-то: король черный-черный, а ничуть не глупее белого. Королева - то же самое. Да ведь и пешки - тоже.
В общем, Замысел неплохо знал самого себя, неплохо, с энтузиазмом себя объяснял.
Дело в том, говорил он, что человечество не очень-то понимает, что стареет оно в двух направлениях - сегодняшнем и историческом.
Оперативная старость - это как раз то, что происходит нынче в России: нигде никогда еще не было такой мешанины из диктатуры и демократии, из власти и мафиозности, из обещаний и неисполнения этих обещаний, из перспектив и полного их отсутствия, из идей и безыдейности. Одним словом, изо всего того, через что так или иначе уже успело пройти человечество, сварганив свой фирменный винегрет - текущую политику, а главное, текущую жизнь.
Старение историческое: люди уходили из мира для них реального и для них же созданного - видимого, слышимого, осязаемого и обоняемого - и погружались в мир искусственный - электрический, лазерный, компьютерный и кондиционерный. На земле они истоптали каждый крохотный ее кусочек и теперь с восторгом бросились в космос, в пустоту: дескать, в пустоте они восполнят все свои земные потери. Пушкина восполнят, Шекспира, Архимеда, Колумба, Магеллана - любую земную фигуру, любое земное открытие.
Черта с два! То, что происходит нынче в России, доказывает - черта с два!
Замысел держался корректно, понимал, что воплотить его на бумаге Н. Н. не под силу, но и отступать ни в коей мере был не намерен: дескать, ты слабенький, ты - рядовой, тебе не под силу.
Нет, по-другому: сколько у тебя есть сил, настолько и вкалывай. От меня не уйдешь. И не пытайся.
И вся тут философия, и вся тут конкретность и корректность.
О чем удалось договориться: роману должно предшествовать предисловие. Своеобразное: без ссылок на конкретных действующих лиц, без их характеристик, без аналогий и отступлений в историю, в частности в историю литературы, - все это, может быть, и найдет себе место в тексте самого романа "Граждане", в предисловии же речь может идти лишь о самых общих характеристиках тех сословий (групп), из которых автор будет черпать своих героев: эти индивидуальные характеристики должны соответствовать нынешним сословным качествам или бескачественностям - это главное.
